твои заняты

Прочитаешь ноги, кожу, даже пяток

летними туманными губами

Было мне шестнадцать, было девятнадцать

Двадцать шесть — раскрытье самых женских недр

Глубина, где ходит смерти запах

и откуда дети разбухают

Я люблю простую очевидку

моих сотых над собой страданий

«Все цветы, что предо мною лягут…»

Все цветы, что предо мною лягут

в час, когда глаза заснули

мне являются железным мылом,

вылитым на рельсы голых дней

Побегут мужчины-карапузы

двухнедельным хвостиком махая

Каждый из подмышки мех покажет

при одном из резких поворотов

Так цветы передо мною лягут

так махну отъявленной рукою

так скажу крахмальным ртом ужасно

Вы ложитесь, я вас поджидаю…

«Я хочу быть маленьким худеньким…»

Я хочу быть маленьким худеньким

несчастным человеком,

Лежащим утром в ужасной спальне

только начинает рассветать…

Но чтобы меня тогда терзала

кости мои все вокруг обнявши

грустная и подлинно на белом

нарисованы её глаза

Я хочу быть иным и по причёске

и по левой руке, и по носу

А душа чтобы рядом лежала

на столе и грязью бы пахла

и моей, и её мочою

волосами и потом и тою

тою чёрной любовью далёкой,

что является белой любовью…

В странном поле бродили бы руки

все бугры мне поведав и страны

Этой комнаты в стае туманы

сбились — ноги укрыли… живот

Вот упала густая гребёнка

тёмный лист прошумел, стол оставив

то порывы подрядные ветры

осушили мой стол, мою площадь…

Все предметы глядят на меня

и меня осуждают за пищу

Этой женщины телом, как май

что-то пьющей меня невзначай

«Ему плохо, нет, чтоб замереть, прижаться и молчать…»

Ему плохо, нет, чтоб замереть, прижаться и молчать —

$$$$$$$$$$так он самоутверждается и кричит о себе.

Правильно больною синей ночью

Находится в глубине у снов

Там толкаться, дико просыпаться

выпрямляться на кровати здесь

Ртом ловить тот воздух тех жилищ

заколоченных и смяты одеянья

И на стульях цвёл инициал

и огни в коробках догорали

Лёжа на боку у всех людей

родинку почтительно целуя

вскочишь станешь меньше закричишь

ляжешь… соберёшься в тонкий узел

«Потно было на небе широком…»

Потно было на небе широком

Глубоко где-то листья светились

Проходили кусты подминая

Орды диких и грустных животных

Шерсть их была свята и прозрачна

Оставалась она, повисая

Вслед им шла воспалённая дева

В красных прыщах большая, босая

«Сотрудник Бога кот согнутый…»

Сотрудник Бога кот согнутый

на стуле мягком день тянул

В кармане у меня минуты

гремят, болтаются, смешны

Всё ездеют внизу прохожих

Спинные облики туги

и старятся чужие кожи

Ползёт своя, уходит вглубь

На нашей маленькой подушке

лежать и щёлкать голове

и разной степенью молчанья

себя в другого погружать

«Вымыта Петина старая кружка…»

Вымыта Петина старая кружка

Робко сверкая, стоит на столе

лет молодых дорогая подружка

Воды и морсы, и кофе, и чай

Петя, стареющим ликом махая

Не умирающая, говорит

О нестареющая дорогая

Фарфор как прежде… улыбка висит…

Быстро пошло разрушение тела

старой сосной, моя кружка, моя

Мелко умрёт твой, Петруша, хозяин,

левой рукою тебя потянув…

Даль приблизится и близи отпрянут

Петя скривится грубеющим ртом

Сколько испуга и сколько проклятья

кружка безумная в виде твоём

«Жёлтым вечером, придя в дикое упоение…»

Жёлтым вечером, придя в дикое упоение,

любил выпавшую пыльную ветку

со стены слетела, где была

прощаясь безумным целовался и

обнимал за шею

ничего не говорил, ничего не говорил

Позже, имея тягостную суму,

шёл на свидание к лесу

и дорога краснела по мере того,

как пропиталась солнцем последним

«Свеча оплывшая, надежду погасив…»

Свеча оплывшая, надежду погасив

приветствует меня, как будто утро

и пахнет мне таким открытием границ

меж небом и землёй, меж светом с тьмою

И тайною химерою садов

бредёт в поход ночная утка

и светятся стержни́ её усов,

когда она зубами разгрызает

«Я искал этот плод в ночи древней…»

Я искал этот плод в ночи древней

Затекли мои ноги тогда

от хождения чёрной пусто́той

среди резких ветвей и воды

Я искал этот плод до весны,

пока мягкой садовой дорогой

не ползла погружённая в сны

та улитка коричневой масти

«Бешено едут дикие цыгане…»

Бешено едут дикие цыгане

Их вид красив, смущён и робок

и плачут вдаль при виде побережий

степных и горных ценностей

В обозе их с моими зеркалами

завязками по пыли волочась

выделывая след змеиный

плывёт от нас жена от облаков

Где женщины ослабевают тесно

в компании, где груди всех четыре

там радуются дети золотые

жуя сосок развинченный и мягкий

Когда и мне светила мать вдали

я был другим лежащим сонным юным

и след змеиный делали в пыли

густеющие