Патриарх, стал уговаривать Кленнэма остаться кобеду, и Флора знаками подсказала: «Да!». Кленнэму было так совестно заиспытанное им разочарование, он так искренне сожалел о том, что Флора непоказалась ему такою, какой она была (а может быть, и не была) двадцать леттому назад, что участие в семейном обеде представилось ему наименьшей изискупительных жертв, на которые он чувствовал себя готовым. А потому оностался.

Панкс тоже обедал с ними. Ровно без четвертишесть Панкс выплыл из своего дока где-то в недрах дома и поспешил на помощь кПатриарху, который в это время беспомощно барахтался в мелководье весьмасбивчивых объяснений касательно Подворья Кровоточащего Сердца. Панкс тотчас жевзял его на буксир и вывел в главный фарватер.

— Подворье Кровоточащего Сердца? — подхватилПанкс, фыркнув и засопев. — Беспокойное владение. Дает вам неплохой доход, нособирать там квартирную плату тяжелое дело. От этого одного владения вамбеспокойств больше, чем от всех остальных вместе взятых.

Подобно тому как неискушенным зрителям всегдакажется, будто большое судно движется независимо от буксира, так и тут моглопоказаться, будто Патриарх сам произносит все, что за него говорил Панкс.

— В самом деле! — отозвался Артур, в которомэто впечатление, созданное сиянием патриаршей лысины, было настолько сильно,что он невольно обращался к судну, а не к буксиру. — Должно быть, там всебольше живут бедняки?

— Вам это неизвестно, бедняки они или небедняки, — пропыхтел Панкс, вскинув бусины-глазки на своего хозяина ивытаскивая из серо-ржавого кармана грязную руку, чтобы погрызть что там ещеосталось от ногтей. — Их послушать, так они все бедняки, но ведь это так всегдаговорится. Если человек говорит, что он богат, можете быть уверены, что этонеправда. Да если они и в самом деле бедняки, вы-то что тут можете поделать? Выи сами станете бедняком, если не будете получать арендную плату.

— И это верно, пожалуй, — сказал Артур.

— Вы ведь не возьмете на себя попечение обовсех бедняках Лондона, — продолжал Панкс. — Вы не станете отдавать им комнатыдаром. Не раскроете им ворота, приходи, мол, кто хочет, вход бесплатный. Нет,ничего этого вы и не подумаете делать.

Мистер Кэсби покачал головой все с тою жебезмятежной и благостной неопределенностью.

— Если человек нанял у вас комнату за полкроныв неделю, а когда неделя пройдет, он эти полкроны не может уплатить, вы что емускажете? Вы скажете: «А зачем ты нанимал комнату? Если у тебя нет денег, у тебяне должно быть и комнаты. Где твои деньги, куда ты их девал? Что вообще этозначит? Что ты воображаешь?» Вот что вы говорите в таких случаях. А не,говорите — тем хуже для вас. — Тут мистер Панкс произвел весьма странноезловещее рокотанье в глубине своего носа, как будто собираясь высморкаться,однако же никакого иного эффекта, кроме звукового, не воспоследовало.

— У вас, кажется, имеются еще подобныевладения, к востоку и к северо-востоку отсюда? — спросил Кленнэм, решительно незная, к кому из двоих адресовать свой вопрос.

— Имеются, как же, — отвечал Панкс. — Тольковот к востоку там или к северо-востоку, это для вас роли не играет. Вы скомпасом не сверялись. Вам что нужно? Вам нужно, чтобы капитал был помешеннадежно и выгодно. Где нашли подходящее место, там и взяли. А насчет егорасположения, так тут вы не привередливы, нет. За обедом к обществуприсоединилась еще одна, весьма примечательная фигура, также обитавшая подсенью патриаршего шатра. Это была маленькая пучеглазая старушка с лицом дешевойдеревянной куклы из тех, которым, сообразно цене, никакого выражения неположено. Желтый парик с тугими буклями криво сидел у нее на макушке, как будторебенок, обладатель куклы, приколотил его гвоздиком, где пришлось, лишь бы не свалился.Другую особенность удивительной старушки составляли несколько вмятин на лице,словно тот же ребенок исковырял его ложкой или иным тупым орудием, — одно изтаких повреждений явственно выделялось на кончике носа. Третья особенностьудивительной старушки заключалась в том, что у нее не было своего имени: оназвалась тетушкой мистера Ф.

Знакомство с ней Кленнэма произошло приследующих обстоятельствах: когда на стол уже подали первое блюдо, Флора вдругспросила, слыхал ли мистер Кленнэм о наследстве, которое ей оставил мистер Ф.Кленнэм в ответ выразил глубокую уверенность, что мистер Ф. завещал обожаемойсупруге если не все свое земное достояние, то, во всяком случае, большую егочасть. Ну, разумеется, сказала Флора; в завещании мистера Ф. отразились всепрекрасные качества его души, но не об этом сейчас речь; кроме земногодостояния он еще оставил ей наследство особого рода: свою тетушку. Она тут жевышла из столовой и спустя несколько минут возвратилась вместе с вышеупомянутымнаследством, которое и представила торжественно: «Тетушка мистера Ф.».

Характер тетушки мистера Ф., как это сразубросалось в глаза постороннему наблюдателю, отличался крайней суровостью иугрюмой молчаливостью; последней она лишь время от времени изменяла, отпускаязловещим низким голосом замечания, которые, не имея ни прямой, ни косвеннойсвязи с предметом общего разговора, огорошивали и пугали собеседников.Возможно, эти замечания представляли собой звенья единой цепи сокровенныхразмышлений тетушки мистера Ф., возможно, они были остроумны и даже обладаливесьма тонким смыслом, но, к несчастью, чтобы понять их, требовался ключ, аключа не было.

Обед, отменно приготовленный и отличносервированный (все в обиходе патриаршего дома благоприятствовало хорошемупищеварению), начался с супа, жареной камбалы, картофеля и соуса из креветок.Разговор по-прежнему вертелся вокруг взимания квартирной платы. Тетушка мистераФ. минут десять молча косилась на всех с угрюмой враждебностью, после чегомрачно изрекла следующее:

— Когда мы жили в Хэнли, медник украл уБарнсов гусака.

Мистер Панкс, не теряя присутствия духа,кивнул головой и сказал: «Совершенно верно, сударыня». Но Кленнэма этозагадочное сообщение перепугало не па шутку. Было и еще одно обстоятельство,заставлявшее бояться почтенной дамы. На всех тараща глаза, она, однако же,никого как бы не видела. Допустим, учтивый и предупредительный сосед пожелал бывыяснить ее отношение к картофелю. Его выразительная пантомима не произвела быникакого впечатления, и что ему тогда было делать? Не мог же он сказать:«Тетушка мистера Ф., не угодно ли?». Оставалось одно: в страхе и растерянностиположить ложку — как и поступил Кленнэм.