Соображения интересные, но неубедительные. Начну по пунктам. Пункт первый. Волхв в летописном рассказе представлен безответственным лжецом, и соотносить его «бредни» с позднейшими историческими событиями (точнее, с намерениями киевлян, о которых прямо ничего в летописи не говорится!) нет смысла. Пункт второй. Даже если, вкладывая в уста Феодосия предсмертную просьбу князю предотвратить нестроения и волнения в монастыре, летописец подразумевал будущее изгнание Стефана и избрание Никона, из этого следует только то, что он писал не раньше 1077–1078 годов, но вовсе не обязательно в 1077-м. С равной вероятностью он мог это записать ретроспективно — и в 1093-м, и в 1113-м. Пункт третий. У новгородского редактора действительно был киевский летописный источник, обрывающийся на 1074 годе. Но это могла быть, как и принято считать[512], дефектная, утратившая часть листов рукопись, а не законченный свод. Вступление к Новгородской первой летописи — свидетельство того, что киевский летописный источник был составлен не раньше 1093 года. Пункт четвертый. Между известиями 1045–1074 годов в Новгородской первой летописи, которые ученый возводит к своду Нестора, и житиями, точно Нестором написанными, противоречий нет. Но ведь эти известия — не летописный свод, а именно выборка, с явными сокращениями. Пункт пятый. Комплиментарная характеристика Стефана действительно, как я уже заметил, может принадлежать Нестору. Но он мог вписать ее в более ранний, «чужой» летописный текст намного позже 1077 года. Пункт шестой. Свидетельства поздних летописей, на которые опирается В. К. Зиборов, могут быть поздними дополнениями. Именно так, по мнению А. А. Гиппиуса, обстоит дело с Тверским летописным сборником — его составитель вообще не чурался таких дополнений[513]. Ничто не указывает на общение Нестора, близкого Стефану, с «вытеснившим» его из монастыря Никоном: Нестор ни разу не ссылается на его устные рассказы не только в летописи, но и в Житии Феодосия. Хотя Никон преподобного хорошо знал, а Нестор отличался педантичностью в указании своих информаторов. Кроме того, печерянин Поликарп приписывал нашему герою рассказы о Матвее (Матфее) Прозорливом и Исакии в статье 1074 года. А события, в них изложенные, относились уже к игуменству Никона, то есть произошли после 1077 года. И наконец, неясно, как такой куцый летописный текст, какой В. К. Зиборов приписывает Нестору{109}, в печерской традиции сохранился как «Повесть временных лет» с его именем, хотя получается, что «Повесть…» — в основном плод труда позднейших летописцев.

Мои изыскания, столь подробно здесь изложенные, в целом подтверждают правильность гипотезы А. А. Шахматова. Не осведомленный в хитросплетениях текстологии читатель может почувствовать разочарование: стоило ли так много писать, раз результат уже был налицо? Объяснимся. Во-первых, не хотелось выступать в роли наделенного тайным знанием авгура и с непререкаемой уверенностью излагать готовую гипотезу. Читатель, ежели ему заблагорассудится, может сам оценить разные концепции и версии. Проверка версии всегда симпатичнее ее авторитарного навязывания. Во-вторых, результаты моих текстологических «раскопок» не во всем совпадают с шахматовскими.

Так или иначе, на ехидный вопрос: «А был ли Нестор Летописец? может, Нестора-то никакого и не было?» — вполне уместен ответ: «Очень может, что и был!» Единоличным автором «Повести временных лет» наш герой точно не был. Но роль его в создании этого грандиозного сооружения велика. Он сам выбирал, что из труда предшественников сохранить и развить, а что отбросить. При строительстве здания, например храма, многое определяет уже план первых архитекторов, воплощенный в фундаменте, в стенах, доведенных до половины высоты. Но только завершение: своды, купола — придает храму целостность. Давно изучены фундаменты разрушенной киевской Десятинной церкви. Но до сих пор спорят историки архитектуры: была она о пяти верхах или, как сказано в одном позднем источнике, ее венчали двадцать пять куполов? Концепцию здания формирует и выявляет прежде всего последний зодчий. Однако создатель «Повести временных лет» не только достраивал величественное здание, но и отчасти перестраивал его фундамент. Идею и структуру «Повести временных лет» выразил, а во многом и создал ее завершитель-составитель. Книжник, которого, возможно, звали Нестором.

Глава шестая. «Исполнен долг, завещанный от Бога…»

Начну с напоминания и предупреждения: все нижеследующие утверждения о принадлежности Нестору «Повести временных лет» основываются на предположении, обоснованном в предыдущей главе, посвященной разбору научных гипотез и содержащей текстологический анализ «Повести временных лет». Глава эта предварялась сообщением: те, кто, открыв ее, не испытает желания поискать истину и поучаствовать в научном расследовании, могут ее пропустить. Для таких читателей кратко повторю ее выводы. Нестор мог быть составителем «Повести временных лет». Но мог и не быть им. Так что читающие в этой главе строки о Несторе — авторе летописи и конкретных сказаний, в ней содержащихся, должны помнить: автором мог быть и кто-то другой или другие — некий безымянный книжник, NN, или игумен киевского Выдубицкого монастыря Сильвестр. Засим продолжаем.

…Год 1093-й выдался для Руси черным. В апреле умер киевский князь Всеволод — последний из сыновей Ярослава Мудрого. Над Русью нависла угроза новой большой междоусобицы. Нестор, конечно, должен был разделять эти тревожные ожидания. На Киев, главный город страны, мог претендовать сын покойного Владимир Мономах, в то время княживший в Чернигове: ведь это была его отчина. Но на златой киевский престол имелись права и у Мономахова двоюродного брата Святополка Изяславича: для него «мать городов русских» тоже была отчиной, здесь некогда княжил его родитель Изяслав, которому скончавшийся Всеволод приходился младшим братом.

Мономах уступил. Но беда всё равно случилась. Виноват в ней оказался новый киевский правитель. Рассказ о произошедшем сохранен на страницах «Повести временных лет». Его автором, скорее всего, был еще не Нестор, а его предшественник — печерский летописец, составивший Начальный свод, летопись, продолжением которой и стала «Повесть…».

Обитавшие у южных границ Руси тюркоязычные кочевники половцы направили к Святополку послов: со смертью прежнего старшего русского князя договор утратил силу, его надо было заключить заново. В этом не было ничего необычного, ничто не предвещало беды. Но Святополк внезапно схватил половецких посланцев и бросил в темницу. Видимо, князь посчитал условия старого договора унизительными и невыгодными. Задержать послов ему внушили самонадеянные дружинники. Это было, по известному выражению наполеоновского дипломата Талейрана, хуже, чем преступление. Это была ошибка. Исправить ее не удалось, хотя князь и попытался. Половцы осадили пограничный город Торческ. Святополк отпустил послов, попросил мира. Степняки отказались. Святополк начал собирать войска. Успел собрать совсем немного. Подоспели на помощь Мономах и его брат Ростислав, но силы всё равно были неравны. Мудрые старые дружинники