шорты. Я опускаю брови, наблюдая за тем, как она подходит к дереву и с высоко поднятым лезвием, сжимающим рукоятку в кулак, наносит удар. Проткнув кору лезвием, она держит конец, тяжело дыша, а затем отрывает его от дерева и повторяет процесс.

Она снова и снова наносит удары в одно и то же место на дереве, вскрикивая от столкновения предплечья с корой, которая отделяется, и лезвие погружается все глубже с каждым сильным ударом.

Она убивает это дерево. Пытается покончить с жизнью, пролить кровь, испустить последний вздох ради собственного удовлетворения и освобождения. Ее собственная месть.

Ее разочарование берет верх, и она плачет. Она разваливается на части. Я подхожу к ней, когда ее маленькая рука наконец отпускает лезвие, ее ладонь медленно проводит по поврежденной коре, и она сползает на землю.

Подхватив ее под мышки, я прижимаю ее к своей груди, удерживая в вертикальном положении.

— Почему?! — кричит она, пронзительный крик боли вырывается из ее горла. — Почему ты мне не сказал?!

Я морщу лоб в замешательстве, одной рукой сжимая плоть ее бедра, а другой обхватывая ее. Она бьется, сопротивляясь моему захвату, а ее хлипкая майка вздымается вверх по животу.

— Как это может быть правдой?! — кричит она, закрывая лицо руками.

Мой взгляд падает на лесную подстилку у основания дерева, которое она пыталась убить. Конверт. Тот самый, из сейфа, который я заставил ее взломать. Я заставил ее искать свою правду, сам того не подозревая. Она нашла ее. Брайони, должно быть, обыскала мою квартиру вдоль и поперек после моего утреннего ухода, как и подобает любознательной маленькой дряни. Я должен был догадаться. Она нашла манильский конверт, который я забрал из кабинета Аластора. Конверт, наполненный секретами прошлого, которые ей еще предстоит узнать.

Она знает.

— Шшш… Брайони, — шепчу я, предупреждая, крепко обнимая ее и пытаясь успокоить. — Послушай…

— Пошел ты! — перебивает она, посылая локти мне в бока и дико брыкаясь в моих руках. — Пошел ты, Эроу! Ты знал! Ты знал все это время и ничего не сказал! Ничего! — кричит она, бросаясь вперед и хватаясь за рукоять клинка торчащего из дерева.

Вырвав его из коры, она тут же заносит его, чтобы порезать меня, а может, и заколоть, но я ослабляю хватку. Она поворачивается ко мне лицом, ее распущенные черные волосы бьют ее по лицу, а грудь вздымается.

— Если ты собираешься это сделать, то хотя бы имей мужество посмотреть мне в глаза, — выплевываю я, делая шаг вперед.

Ее лицо мокрое от слез, нос хлюпает, а губы опухшие и красные. Ее розовые налитые соски упираются в мягкую ткань топа, и мне приходится сдерживать желание разорвать его посередине, выпустив эти идеальные горсти бархатистой плоти, прижать ее тело к шершавой коре дерева и позволить ему впиться в нежную кожу ее спины, пока я снова прокладываю себе путь между ног. Ненавижу то, что мне нравится все в том, как она выглядит в этот момент. Ненавижу, что желание вытрахать эти слезы из ее души — единственная мысль, проносящаяся у меня в голове. Не сочувствие. Не потребность утешить.

Передо мной сырая, нефильтрованная боль. Боль от осознания того, что ты не тот, кем себя считал. Боль от осознания того, что ты не принадлежишь себе. И никогда не принадлежал. Боль от осознания того, что ты в конечном итоге сам по себе в этом мире лжи, обмана и жестокости.

— Самое время тебе начать говорить, — угрожает она надтреснутым голосом, приближаясь ко мне, пока не упирается клинком мне в шею. — Мне нужны ответы, Эроу. Объясни, что в этом конверте и почему на его внутренней стороне написано мое имя.

Я откидываю голову назад, подставляя ей шею. Она толкает меня в грудь другой рукой, отталкивая к дереву, которое стало ее недавней жертвой.

— Я начну говорить, — начинаю я, прислоняясь затылком к дереву. — Но только когда ты сотрешь с лица эти бесполезные гребаные слезы и научишься давать сдачи.

Она смотрит на меня, потерянная в своей ненависти, жертва боли. Я вижу, как она ломается под ее тяжестью. Она хочет раствориться в этой земле, сдаться и отпустить. Потерять себя в своих печалях. Но эти угли горят внутри нее. Они не позволяют ей сдаться. Когда она заглатывает свою боль, она только раскаляется докрасна.

— Бросай, — я киваю головой. — Прицелься и попади в пространство над моим правым плечом, и я отвечу на вопрос.

— Ч-что? — она качает головой. — Ты не серьёзно.

— Сожми клинок. Внутренней стороной кончиков пальцев и большим пальцем, — инструктирую я. — Разверни плечи ко мне. Держи запястье крепко, локоть согнут, и сохраняй плавность движений, когда выпускаешь клинок в сторону цели.

— Нет, — быстро говорит она сквозь стиснутые зубы, качая головой. — Нет, я больше не буду играть в твои игры.

— Брось этот гребаный нож, Брайони, — огрызаюсь я, дразня ее. — Брось его, чтобы быть уверенной, что ты получишь ответы, или ты больше ничего не получишь от меня. Я единственный, кто знает твои секреты и готов их раскрыть. Так что делай свой выбор.

Ее ноздри раздуваются, а вторая рука сжимается в кулак у бедра.

— Ты злобный ублюдок.

Я не могу удержаться от ухмылки. Подобные слова — это прелюдия для такого мужчины, как я. Боль от неизбежной правды, скрывающейся за словом «ублюдок», посылает удар в мое нутро, разрывая эмоциональный стержень, посылая кровь к паху. Если она захочет узнать свою правду, ей придется научиться защищать себя от самого жестокого убийцы.

Я небрежно откидываю голову назад, нахмурив брови, когда она вытирает слезы с лица, сердито смахивая их в грязь под нами, пробиваясь сквозь боль, чтобы найти борьбу внутри себя. Вот так, детка.

— Разрушь меня, дорогая, — говорю я, опасливо заглядывая в ее робкие глаза, пока она отстраняется, а я жду своей участи. — Это твой единственный шанс.

37. Абсолютно всё

Я дрожу. Разочарование бурлило в моей крови, ярость так переплеталась с растерянностью и болью, что я готова была лопнуть.

Проснувшись, я обнаружила, что Эроу покинул кровать, оставив его половину холодной рядом со мной. Я предполагала, что так произойдет, и, честно говоря, надеялась на возможность получить ответы на вопросы о мужчине-загадке, ради которого бьется мое сердце.

Такой мужчина, как Эроу, не мыслит традиционно. Я знала, что его секреты не будут храниться в сейфах, спрятанных в офисных помещениях. Нет, его секреты будут храниться на виду. Простые умы никогда бы не предположили, что все его