– А то. Такая была любовь… Не помню, кто их познакомилс Вершининым. Он в то время у нас на худграфе был деканом, очень интересныймужик, прекрасный педагог, правда, художник так себе. Студенты его обожали. Унего была студия на Безыменского, огромная, вот мы все там и паслись. Иногдадаже ночевали. Посиделки до утра за чаем, а то и за портвейном, он любилвыпить, но меру знал. Вот кто-то и притащил туда мать Макса, она хотеланаписать о новой художественной волне, она ведь журналистка. Вершинин произвелна нее неизгладимое впечатление, и он в нее влюбился, да так, что толькодержись. Ну и понеслось. Признаюсь, я за их романом наблюдала с некоторойзавистью, я ведь тоже была влюблена в Вершинина, как все девчонки с худграфа.Если бы ты его видела… Впрочем, ничего особенного в его внешности не было, ночеловеком он был в высшей степени интересным. Осторожничать они не умели, и издеканов его, конечно, поперли. Пострадал за любовь, что только прибавило емууважения в наших глазах.

– За что же поперли? – удивилась я.

– Времена были такие, советскому мужчине полагалосьвлюбляться в советских женщин. А тут такое безобразие. Ладно бы она еще была изГДР, так ведь из Западной Германии, идеологический враг, одним словом.

– Мать Макса – немка?

– Разумеется, я думала, ты в курсе его биографии.

– Он мне ничего не рассказывал.

– Да он вообще не из болтливых, так что неудивительно.Я ведь уже сказала, мать его была чокнутой. Отец ее нацистский преступник, и еена этой почве переклинило.

Хотела замолить его грехи. То в Израиль махнет сблаготворительной миссией, то еще что-нибудь выдумает. К евреям у нее былиособые пристрастия, просто мания какая-то, если еврей, так непременнострадалец. Как она замуж в Израиле не выскочила, чтоб папаша в гробуперевернулся, просто удивительно. Она сама из очень богатой семьи, после войныони быстро на ноги встали. Конечно, затеи взбалмошной девицы в семье неприветствовали. Не знаю, что сыграло решающую роль, но замуж она вышла вовсе неза еврея, а за человека своего круга с приставкой «фон» в фамилии.

– Настоящий «фон»? – улыбнулась я.

– Самый что ни на есть, с фамильными портретами ибольшими бабками, что далеко не всегда совпадает. Но жили они в любви исогласии недолго, девицу опять понесло по миру. Она ведь журналистка. Приехалав Москву, быстро обзавелась знакомствами, в основном среди художников, она,кстати, очень хорошо в живописи разбиралась, чутье было. Вот кто-то и привез еек нам сюда, а тут любовь. Жить ей пришлось в Москве, а не здесь, Макса онасовсем маленьким привезла в Россию, хотела, чтоб он сполна проникся русскойкультурой. Он ходил в советскую школу и даже называл Вершинина папой, думаю,это все-таки мать настояла. Родному отцу все это очень не нравилось. В концеконцов они договорились, он дал ей развод, но забрал мальчишку к себе. Онавышла за Вершинина замуж, потом у него случился инсульт, и через полгода он умер.Она это тяжело переживала, из страны вскоре уехала. Сошлась с мужем, но второйраз брак они уже не регистрировали, она так и осталась Вершининой. Как толькоМакс стал совершеннолетним, сразу упорхнул из дома.

Мотался по всему свету, пока не осел в Венесуэле. Я несильна в географии, но, по-моему, это где-то у черта на рогах. Однако там оночень здорово разбогател, какие-то рудники и прочее недоступное моемупониманию. Потом умер его отец.

Макс – единственный наследник, сколько у него денег, он,видно, и сам не знает. Вот и явился в Россию их проматывать.

– Так Вершинин вовсе не отец Макса? – нахмурилась я.

– Конечно, нет. После смерти отца он вдруг взял фамилиюматери и стал Вершининым, наверное, хотел сделать старушке приятное. Дажеотчество Вершинина позаимствовал, ведь, как тебе известно, в Германии отчествоне полагается. А его настоящее имя Макс фон Ланц.

Представляю, какая у меня была физиономия в ту минуту.

– Что? – пробормотала я и вцепилась руками в крайстола.

– Макс фон Ланц, – повторила Зинаида. – При чем «фон»самый что ни на есть настоящий. Забавно, да? Но в Германии парню скучно, онсовсем не похож на немца, правда? Все-таки его детство прошло в России, и онсовершенно искренне считает ее своей родиной. В Германии после похорон отца онвообще ни разу не был.

– Детство – это понятно, – кивнула я. – Но должна жебыть веская причина…

– Макс – человек мира, – махнула Зинаида рукой. – Гдеему нравится, там и живет. То в Венесуэле, то здесь. С деньгами, милая, вездехорошо.

– Зинаида Аркадьевна, а какие у него были отношения смоим отцом? – спросила я, стараясь справиться с лихорадочным возбуждением.

– Нормальные, – пожала она плечами. – Одно время онидаже подружились, потом твой отец как-то охладел к нему. Меня расспрашивал оМаксе, я спросила, чего они не поделили, но Александр не ответил. Максу я тожеэтот вопрос задала, а он, как всегда, шуточками отделался, но, по-моему,расстроился, что дружбы с твоим отцом не получилось.

К тому моменту я находилась в том состоянии, когда человекпри всем желании не может поддерживать светскую беседу. Макс – тот самый фонЛанц, о котором предупредил меня отец: «мой враг», папа выразился весьмаопределенно. И моя сестра в доме этого врага, ничего не подозревает обопасности. Надо немедленно предупредить ее, вытащить оттуда.

– Зинаида Аркадьевна, извините, – пробормотала я. – Мнесрочно надо позвонить.

– Конечно, девочка моя. Приезжай ко мне, попьем чаю иеще посплетничаем.

Она поднялась, поцеловала меня на прощание и тяжелойпоходкой направилась к выходу. А я, помахав ей вслед, схватила телефон.

Я позвонила Янке на мобильный, но она не ответила, это менятак испугало, и появилось чувство, болезненное, саднящее, что я опоздала. Хотятелефон Янка могла бросить где-то в доме, а сама лежать у бассейна, но я былатак напугана, что эти доводы никакого впечатления не произвели. Я решилазвонить на домашний телефон, рискуя нарваться на Макса. Ну и черт с ним… Если идомашний не ответит, я поеду за сестрой.

После шестого гудка трубку сняли, и я с облегчением услышалаголос Янки:

– Да.

– Янка, – пролепетала я и замолчала, ожидая, когданачну дышать нормально и смогу внятно объясняться.

– Привет, – равнодушно ответила она. – Как там твоидрузья?

– К черту друзей. Яна, я только что узнала, Максим тотсамый фон Ланц, о котором предупреждал отец.

– Ну и что? – усмехнулась сестра. – Я это давным-давнознаю.

– Ты знаешь? – растерялась я. – И ничего мне несказала?