Из подобного же журнала узнаем, что такой же объезд войсковой старшины с целью административной, судебной и хозяйственной совершен был ею и в 1774 году[482].

После запорожской войсковой старшины следовали куренные атаманы, называемые просто «отамання», числом 38, по числу куреней в Запорожской Сечи. Звание куренных атаманов, как нужно думать, идет с тех пор, когда установлено было деление всего войска на курени. Должность куренного атамана, как и другие, была выборная; в куренные избирался человек расторопный, храбрый, решительный, иногда из бывшей войсковой старшины, а большей частью из простых казаков; выбор куренного атамана составлял частное дело только данного куреня и исключал вмешательство казаков другого куреня. Куренные атаманы прежде всего исполняли роль интендантов в Сечи; прямой их обязанностью были доставка провизии и дров для собственного куреня и хранение денег и имущества казаков в куренной скарбнице; оттого у куренного атамана всегда находились ключи от скарбницы, которые в его отсутствие никто не смел брать, если на то не было разрешения от куренного. Куренные атаманы заботились о казаках своего куреня как отцы о собственных детях и, в случае каких-либо проступков со стороны казаков, виновных наказывали телесно, не испрашивая на то ни у кого разрешения. Как пишет князь Мышецкий: «В курене старший был атаман куренной, а по нем кухарь; ежели казаки прошкодят, то атаман и кухарь, осудя оных, говорят: а, подайте киив на сучих сынив! и виноватых бьют киями»[483]. Любимых куренных атаманов запорожские казаки слушались иногда больше, чем кошевого или судью, и потому часто через куренных атаманов кошевой атаман в трудных и опасных вопросах или случаях действовал и на настроение всего войска: таким образом, куренные атаманы служили как бы посредниками между значной старшиной и простым товариществом, а иногда и орудием в руках кошевого, особенно в тех случаях, когда какое-либо дело требовало немедленного решения всего войска, а войско, в целом составе, или уклонялось дать свой скорый ответ, или же вовсе не было согласно на его предложение. Отдавая полную дань уважения куренным атаманам, запорожские казаки едва ли считали должность куренного необходимым условием для получения должности кошевого[484]; по крайней мере, исторических данных на то никаких не имеется; можно лишь думать, что это было в большинстве случаев, но не составляло непременного условия. Неспособных, пьяниц, небрежных или просто не сумевших понравиться казакам куренных атаманов казаки немедленно сбрасывали и даже иногда казнили смертью. Как пишет Григорий Грабянка в «Летописи презельной брани»: «Едного же старейшаго в курене имеют, в воинских делех воина искуснейшаго, и того почитают и повинуются ему, аки наівишому, по кошовом атамане, началу; но и старейшины их живут купно с опаством, аще бо бы чем-нибудь их оскорбил над право, то абие бедне и бсзчестне предают их смерти». Кроме прямых обязанностей, куренные атаманы, в числе 17 человек, ежегодно отправлялись из Сечи в столицу за получением царского денежного или хлебного жалованья; в военное время они всегда оставались при своих куренях «на господарстве»[485], и вместо них шли, «аки командиры», наказные куренные атаманы, которые выступали всегда во главе своих куреней и показывали пример храбрости и неустрашимости для простых казаков; во время похода всякий курень имел свою хоругвь, и казак, носивший эту хоругвь, назывался хорунжим. Главным доходом куренных атаманов было царское жалованье – по 27 рублей на каждого, кроме тех 17 атаманов, которые ежегодно отправлялись в Москву за жалованьем и за то сверх определенных 27 получали по 18 рублей на человека[486]; кроме того, куренные атаманы получали от казаков, ездивших на добычи, «по ласке» – то есть что каждый захочет дать; деньги же, которые они собирали за лавки и избы на базарах, отдававшиеся внаем шинкарям и крамарям, также сбор от котлов и отдававшихся внаем куренных дубов или лодок, они обращали на потребности куреней, чтобы они ни в чем не нуждались[487].

После войсковой старшины и куренных атаманов следовали так называемые «батьки», или «старики», «сивоусые диды», то есть бывшие войсковые запорожские старшины – или оставившие свои должности по старости лет и по болезни, или уступившие их другим после войсковой рады. Опытность, прославленная отвага, отчаянное удальство в молодые годы давали им право на громадный нравственный авторитет в среде запорожского войска. Это были столбы всего низового войска, носители всех его преданий и строгие исполнители казацких обычаев: они отрезвляли и усмиряли не знавших никакой узды, при полном равенстве товарищества, молодых казаков; они даже часто шли против воли «власной» старшины, не исключая и самого пана кошевого, когда видели в чем-либо нарушение с его стороны предковечных порядков запорожской общины. На радной площади «сивоусые» деды занимали место тотчас после войсковой старшины; в совещаниях по куреням – тотчас после куренных атаманов; во время войны начальствовали над отдельными отрядами и даже иногда над самыми полковниками; при отправке «листов» от сечевого товарищества приписывались тотчас после имени кошевого атамана, а после смерти пользовались такой честью, что при их погребении один раз палили из пушек, «а из мелкого ружья более, нежели по другим простым казакам», как пишет все тот же князь Мышецкий.

В ордерах Запорожского Коша и в посланиях от разных лиц на имя Коша старики выставлялись наравне с войсковой старшиной и куренными атаманами. «В наступающий 1765 год, – писал из Петербурга кошевой атаман Григорий Федоров в Сечь своему заместителю, Павлу Головатому, – вы не сделайте того, чтобы от правления увольняться… Чтоб же войско вам перемену в нынешнем плачевном времени не захотело делать, хотя я и не надеюсь, я писал о том старикам». На этом же самом письме сделана была надпись судьи: «Сия карта получена от пана кошевого 6 декабря и на другой день объявлена на сходке атаманам в присутствии стариков. Затверждено – со всем по сему исполнить». В 1774 году князь Григорий Александрович Потемкин, упрекавший запорожского депутата Антона Головатого в разных неблаговидных поступках Запорожского Коша, получил от последнего ответ: «Кошевой и старшина тому не причиною, а делается сие от общества; кошевому и старшинам кучать старики, атаманы и войско»[488].

За войсковой старшиной следовали войсковые служители: довбышь, пушкарь, толмач, кантаржей, шафарь, канцеляристы и школьные атаманы.

Войсковой довбыш, «добош», политаврщик, ведал войсковыми литаврами, которыми он призывал казаков на рады, общие и частные, 1 января каждого нового года, 1 октября, на Покров Пресвятой Богородицы, в известные дни марта или апреля, на праздник Воскресения Христова, наконец, ввиду походов на врагов или во время приема важных особ в Сечи. Кроме этой прямой обязанности войсковой довбыш иногда исполнял обязанности других чинов, особенно полицейских: так, он снимал с осужденных преступников платье и приковывал их к позорному столбу на площади[489], привозил из паланок в Сечь разных «харцызов», присутствовал при исполнении судебных приговоров, побуждал посполитых к скорейшей уплате податей и немедленному приезду, ввиду походов, из зимовников в Сечь, наконец, взыскивал в пользу войска пошлины и перевозы через реки[490]. За исполнение своих обязанностей довбышу давалась, как читаем у Мышецкого, «особливая великая всякий год плата»[491], но, как видно из росписи войскового жалованья 1768 года, не больше, однако, трех рублей в год. В помощь войсковому довбышу давался выборный поддовбыш.