– А? – снова оторопело выдохнул Шашкин.

– Я говорю, распивать собрались? – пояснил батюшка и переместился еще на полшага.

– Мы… Э-простите, но мы договаривались. – Внезапно Шашкина осенила пронзительная догадка. – А что, простите, вы здесь делали, святой отец?

– А я тоже приглашен! Для духовной беседы. Ибо сподоблен других наставлять в здравом учении и противящихся обличать…

– А зачем тогда в простыню завернулись? – не унимался Шашкин. – Зачем в окно вылезти хотели?

– А это, сын мой, не твоего ума дело, – глубокомысленно поднял палец священник. – Праздное любопытство – сие есть порок и недуг душевный, с которым надлежит примерно бороться. Сия страсть глаголет о духовной скверне и пустоте.

– Меня смешат ваши попытки делать попытки! Я сейчас милицию позову! – визгливо воскликнул литератор.

Отец Геннадий прикинул расстояние до двери, вздохнул и сказал примирительно:

– Откроем карты. Исповедуйся, сын мой!

– Нет уж, сначала вы! Я… Э-я закричу! В конце концов, у меня – вот! – Шашкин решительно вскочил, не замечая больше мокрых штанов, и потряс куском арматуры.

Отец Геннадий задумался, посмотрел на железный прут, призванный свершить приговор над скульптурой, усмехнулся, тряхнул бородой и сказал почти ласково:

– Не по нутру мне пришлись кичение и гордыня ваятеля Сквочковского… Аможе аще не иду – гложет меня духовная алкота: чую в себе нужду еликомощно запинание ему чинить, ибо работает он не Богу, но мамоне.

– А? – снова напрягся Шашкин.

Отец Геннадий досадливо махнул рукавом рясы и перешел на мирской деловитый тон.

– Александр Александрович, кажется? Мы знакомились у Харитона Ильича. Так вот, уважаемый, я говорю, что мы здесь, похоже, по одной и той же нужде.

Поэт Шашкин спрятал кусок арматуры за спину и сделал непробиваемо честное лицо:

– Лично я здесь, чтобы встретиться с…

– Бросьте! – лениво отмахнулся Батюшка. – Я вас еще на той встрече раскусил. Вам этот памятник – тоже как кость в горле.

Шашкин хотел, было, сопротивляться. Но вдруг снова проорала незваная галка. Она вальяжно прохаживалась по подоконнику, нагло пощелкивала клювом и явно прислушивалась к беседе. Поэт вздрогнул и вдруг ощутил всю тяжесть пережитого ужаса. У него просто не осталось сил, чтобы сражаться. Припертый к стенке откровенностью батюшки, он заметно скис, уронил орудие несостоявшегося возмездия и поискал в кармане рубахи валидол.

– Ну что же вы! Грех предаваться унынию! – воскликнул святой отец. – Особенно, когда есть другие грехи… – добавил он чуть тише и пристально посмотрел на бутылку, принесенную Шашкиным. Он шагнул к столику, решительно скрутил пробку, расплескал водку в два стаканчика и пояснил:

– Виноградная лоза сотворена на радость людям. Не бывает воздержанному человеку от вина ничего, кроме здоровья и разумного веселия.

Видя нерешительность литератора, он воскликнул:

– Да не волнуйтесь вы! Сквочковский мне сам вчера сказал, что его не будет до вечера. Мы встречались накануне! Он с утра в Думу отправился – гонорары получать. Само собой, потом где-нибудь в ресторане загуляет.

Шашкин механически подошел и взял стакан. Выпил неловко, молча, все еще испытывая известную неловкость. Водка, шибанув под темечко, приятно оглушила поэта и частично вернула способность воспринимать окружающий мир.

– А что ж вы, отец Геннадий, через окно решили выйти? – поинтересовался он с нотками зарождающейся иронии.

– Стремился покинуть помещение тем способом, которым в него вошел… – пояснил отец Геннадий, усмехнувшись. – Я это окошко еще во время своего вчерашнего визита в мастерскую присмотрел. Там прямо с мостовой можно влезть – удобно!

– А как же дверь? – удивленно промямлил литератор.

– А что «дверь»? – спросил батюшка, разливая по второй. – Я прибыл за минуту до вас через окно, услышал шум и решил замаскироваться. Про дверь я ничего не знаю. Выходит, ее открыли не вы?!

– Она уже была открыта! – проговорил поэт, все еще будучи явно не в себе.

– Может быть, Сквочковский забыл запереть?

– Может…

Они снова выпили, опять без тостов. Шашкин закурил. Отец Геннадий, алчно взглянул на сигарету и привычно прогудел суровым басом:

– Дьяволу кадить при батюшке?!

И добавил уже спокойнее:

– Я в том смысле, что не нужно здесь лишних окурков, отпечатков пальцев и прочих улик…

– Да-да-да! – засуетился Шашкин. Он округлил глаза, двумя пальцами поставил пустой стакан на стол и, высоко задирая ноги, сделал пару шагов к двери. Потом быстренько развернулся, подбежал к столику, схватил бутылку и прошептал заговорщицким шепотом:

– Улика!

Прижав тару к груди, поэт, все так же высоко задирая ноги, прошагал к выходу. Батюшка вышел следом.

Оказавшись на улице, они молча кивнули друг другу и, не сговариваясь, направились в противоположные стороны от места несостоявшегося преступления. Батюшка уже успел дойти до угла дома, как вдруг услышал за собою тяжелый топот и прерывистое дыхание. Он оглянулся и увидел литератора, который настигал его, заметно прихрамывая и все так же прижимая початую бутылку к груди.

– По… Подождите! – задыхаясь, прохрипел Шашкин. – Подождите, батюшка! А э-э-э-э… Э-как же? Как же памятник?

– В самом деле! – хлопнул себя по лбу отец Геннадий. – Памятник! Знаете, уважаемый! А ведь когда я пришел, памятника в мастерской уже не было!

– Буду откровенен: прос… пропустили мы с вами, господа, довольно много, – сказал Голомёдов с вымученной улыбкой на исхудавшем лице. Осунувшийся Харитон Ильич безрадостно кивнул. Пару часов назад они вернулись в кабинет, покинутый в такой спешке три дня назад. Все новости, поступившие за эти несколько часов, были крайне неутешительными.

– За истекшие трое суток расстановка сил на нашем поле в корне изменилась, – констатировал Кирилл. – Хохловцева усиленно митингует. Играет против вас. Упор делает на то, что вы за четыре года работы в Думе не смогли добиться никаких результатов. Значит, не сможете и на посту мэра.

Кандидат Дрисвятов провел полный ребрендинг своей кампании. Снял старые билборды и развесил новые. Его слоган теперь: «За достойную жизнь! Дрисвятов». Позиционирует себя как успешного человека, который готов поделиться успехом со всем городом. Соответственно, всю свою агитацию сопровождает подкупом. Электорат «поплыл» – на встречи прет валом, жаждет халявы. А это, как показывает практика, самое верное средство агитации.

И, наконец, в игру вступил неизвестный Павел Болдырев. Нашего подсадного Пэ Болдырева он клеймит позором на каждом углу. По всему городу расклеены фотографии, где он «ручкается» с новым губернатором. Слоганы: «Губернатора поддерживают все, губернатор поддерживает достойных», «Голосуй за новую команду губернатора!». Призывает вымести старую коррумпированную власть поганой метлой. Расчет понятен. Люди любят «начинать с чистого листа». Болдырев решил не пачкаться в предвыборной грязи, а ставку сделал на мощный финишный рывок. На всю катушку включил административный ресурс, заполняет собою все газеты, телевидение и почтовые ящики. Никаким другим кандидатам места просто не остается.