Некоторая резкость композиций могла быть и подсознательной реакцией на упреки в исполнении «допотопного рока», которые обрушивались на нас, Emerson, Lake & Palmer или, допустим, Led Zeppelin. Мы все заметили, что появился панк-рок, – даже если вообще не слушаешь музыку, невозможно было не заметить, как в свет прожекторов ворвались Sex Pistols. А чтобы мы, запертые в бункере «Британия-роу», ненароком их не пропустили, солист Джонни Роттен любезно щеголял футболкой с поистине очаровательной надписью: «Я ненавижу „Пинк Флойд“».

Вероятно, панк стал реакцией на решение фирм грамзаписи сосредоточиться на тех, кого они считали гарантированно успешными, и не рисковать с раскруткой новых групп, хотя в шестидесятых они подписали бы любое длинноволосое существо, даже шотландскую овчарку, – и сейчас тоже, хотя прошло почти тридцать лет. Если фирма грамзаписи выкладывает крупную сумму за уже наработанную группу, шанс окупить инвестиции немал; с другой стороны, можно потратить ту же сумму на дюжину новых групп и все потерять. В финансовом плане подход вполне понятен, однако так новые таланты не воспитаешь. А панк заявлял, что можно записать пластинку за тридцать фунтов с мелочью. Мы симпатизировали подобным настроениям, но с позиции поколения панка находились по другую сторону баррикады. «Конечно, не нужно, чтобы весь мир был населен допотопными динозаврами, – сказал я в то время, – но очень полезно хоть кого-то из них оставить в живых».

«Британия-роу» вряд ли сошла бы за Зимний дворец, но когда родилось панк-движение, мы вдруг ощутили, что оказались не в том крыле культурной революции – а в андерграундные времена 1966-го и 1967-го мы были в правильном крыле. Десятилетний цикл все перевернул, и, вне всякого сомнения, это повторится еще не раз. Классные кайфующие хиппи превратились в затурканных и замученных родителей, которые ворчат, что программа «Поп-идол» банальна, а тексты песен в «Самых популярных» невнятны. Хипье обернулось собственными предками – но оно хотя бы ясно постигает этот парадокс…

Примерно через год после выхода «Animals» мне позвонил наш издатель Питер Барнс. Он интересовался, не хочу ли я в «Британия-роу» спродюсировать альбом группы The Damned. По-моему, я был не первым кандидатом. Вообще-то, они хотели, чтобы их продюсировал Сид, – это было бы замечательно, однако непрактично. Я получил удовольствие – быть может, даже больше, чем группа. К несчастью, их тогда раздирали музыкальные разногласия, и я не совсем понимал, чего они хотят достичь.

Группа The Damned представляла собой любопытную смесь воззрений. Рэт Скэбиз и Кэптен Сенсибл были убежденными панками, однако из них двоих Кэптен казался мне куда опаснее. Если Рэт вполне мог под влиянием минутного порыва что-нибудь поджечь для забавы, Кэптен провел бы серьезную подготовку, аккуратно собирая легковоспламеняющиеся материалы. Дейв Вэниан был убежденным готом, и лишь Брайан Джеймс мечтал продвинуть группу в новые музыкальные сферы. Кэптену такая философская перемена не нравилась. Партия бас-гитары с глиссандо отвергалась сразу же, а идея сделать больше пары дублей рассматривалась как ересь. Мы закончили и смикшировали альбом примерно за то время, какое Pink Floyd потратил бы на расстановку микрофонов.

Микшировал эти записи Ник Гриффитс, бывший звукорежиссер Би-би-си, который пришел к нам в самом конце работы над «Animals». Ник вспоминает, что кто-то из The Damned сподобился расписать дорогие лигнаситовые стены студии. Пришлось потом эти граффити тщательно стирать. Даже группа была обескуражена, и хотя трудно вообразить Рэта Скэбиза и Кэптена Сенсибла в резиновых перчатках и с тряпкой, кому-то они, безусловно, велели отскрести все каракули.

В декабре 1976 года запись и микширование «Animals» были закончены, и началась работа над конвертом. «Хипгнозис» представил три концепции, и в кои-то веки нам не понравилась ни одна. Так что Сторм делал конверт по мотивам идеи Роджера про тепловую электростанцию «Баттерси», дивное видение будущего на берегу Темзы, уже приближавшееся к концу своего срока службы. Спроектированное сэром Джайлсом Гилбертом Скоттом (дизайнером одного из символов Британии, красной телефонной будки, теперь тоже устаревшей) и построенное в конце 1930-х, здание было комплексом из двух электростанций; вторая, построенная в 1953 году, украсила лондонский горизонт четырьмя высоченными дымовыми трубами. В то время Роджер жил на Броксаш-роуд близ Клэпем-Коммон и чуть не каждый день ездил через весь Лондон в Ислингтон на студию. Маршрут его пролегал мимо гигантских труб электростанции – отсюда и идея.

С Брайаном Джеймсом из The Damned даем интервью Ники Хорну, ведущему вечерней программы «Твоей матери не понравится» на «Кэпитал Радио».

Большой зал «Олимпии», январь 1977 года – пожалуй, первый раз, когда мы прогнали весь концерт в костюмах (а наши надувные друзья – в чем были), в пространстве, где можно было развернуть всю сцену. На гастроли с нами также ездила надувная нуклеарная семья – мать, отец, двое с половиной детей, «кадиллак», телевизор и холодильник.

Макет надувной свиньи был изготовлен Эндрю Сондерсом (с участием Джеффри Шоу), а затем одна немецкая компания сделала нам реальный объект. Ballon Fabrik оттачивала свое мастерство еще на первых цеппелинах, однако в порядке перековки мечей на орала впоследствии изготовила для нас некоторое количество надувных свиней. В начале декабря мы очутились на заброшенной электростанции с гигантским свиноподобным шаром. Звали его Элджи, невесть почему, – в длину футов тридцать, накачанный гелием и весьма вздорный свин рвался с привязи. В качестве дополнительной меры предосторожности мы заручились услугами опытного снайпера на случай, если Элджи даст деру.

Фотосъемка была намечена на 2 декабря, но погода выдалась ненастная, у нас возникли кое-какие проблемы с оборудованием, и мы решили перенести все на завтра. К несчастью, хотя наутро и распогодилось, снайпер не прибыл, и к обеду его на посту не оказалось. Под внезапным порывом ветра стальной трос лопнул, и летучий Элджи устремился в небеса со скоростью двух тысяч футов в минуту – куда быстрее полицейского вертолета, который пошел на перехват. Мы таких фокусов не планировали и прекрасно понимали, что, помимо потери дорогого оборудования, вполне можем вызвать крупную авиационную катастрофу. Были спешно вызваны адвокаты, намечены планы защиты и назначены козлы отпущения.

Одно из моих любимых воспоминаний об этом инциденте – совещание с участием нашего адвоката Бернарда Шеридана и персональной помощницы Линды Стэнбери. Услышав новости о том, что свинья взяла курс на Германию, Линда, которая мыслила исключительно в категориях гастрольной документации, простонала: «Но ведь у нее же нет путевого листа…» (Бюрократия гастролей была устрашающая – бесконечные списки аппаратуры, бланки в трех экземплярах на каждую погрузку фургонов. Ловчить – ни-ни. При любом пересечении границы таможенный контроль мог проверить все, если вожжа под хвост попадет. Причем таможенники, похоже, сами не знали, как обращаться со всякими бланками. Однажды у нас случились проблемы с властями, когда бельгийские таможенники оторвали не ту часть бланка или проштамповали не ту секцию путевого листа, после чего мы потратили три года, убеждая бельгийские власти, что вовсе не проводили колоссальную нелегальную распродажу трех заявленных грузовиков с аппаратурой. Поддержка свободы передвижения внутри Европейского сообщества хотя бы от этого нас избавила.)