– На драку?

– Да, я тебе как-нибудь расскажу. Знатное было побоище. В радиусе ста километров никто не выжил. Даже микробы, говорят, погибли. Но это ведь не каждый день бывает, верно?

– Ну… пожалуй, – пожал я плечами.

– Корректоры приходят, если возникает настоящая проблема. Такая, с которой нельзя справиться чужими руками.

– Например? – спросил я.

– Ну… – Старик задумался ненадолго, а потом махнул рукой, будто прогоняя какое-то видение. – Я расскажу тебе одну историю, если ты не торопишься.

Я покачал головой в знак того, что не тороплюсь. Старик посмотрел в окно, и я тоже повернулся в ту же сторону, не успев заметить, как на столе появилась новая кружка с дымящимся содержимым. Старик поднял кружку, сделал глоток и начал:

– На юго-восток отсюда, дальше, за горами, ближе к Горганам, есть лес. Тут повсюду леса, но там лес особенно густой и тёмный. Огромные сосны вперемежку с пихтами и лиственницами, разные кусты, густой подлесок и огромные орешники, плотные, будто изгородь. Там и небольшому зверю тяжело – трудно развернуться, а уж человеку и подавно. И в этом дремучем лесу наш отряд попал в засаду.

Партизанское подразделение, в которое мы входили, тогда уже соединилось с регулярными частями. Мы прикрывали левый фланг восемнадцатой армии. Бои в то время шли почти непрерывно, мелким стычкам не было числа. Немцы отступали вязко – делали шаг назад и снова окапывались. На брошенных позициях они оставляли множество ловушек, минировали всё, что можно было заминировать, везде, где только можно было, оставляли засады. Наступать сплошным фронтом в таких условиях было опасно, даже если враг уже убежал и ты двигался вперёд по пустым лесам и долинам. Самыми главными людьми тогда были сапёры, но их вечно не хватало. Каждый полк, батальон, даже, наверное, каждый взвод имел разведчиков – несколько человек посылали вперёд проверять проходимость и безопасность дороги. Весь фронт тогда высылал вперёд небольшие группы на разведку, будто вытягивал вперёд щупальца, которыми прощупывал врага перед собой.

Наш разведотряд должен был проверить лес – ушёл ли отсюда враг, если не ушёл – то где закрепился. А если ушёл, то что тут после него осталось. Лес был сухой, но идти было сложно – из-за поломанных деревьев, коряг и множества нор, густых крон над головой и лёгкого тумана, невесть откуда взявшегося и стоявшего в лесу целый день.

Отряд был маленький – всего шесть человек, включая меня. Шесть совершенно разных людей, каждый со своим багажом прошлого, своими мыслями, чувствами и надеждами, каждый со своей судьбой. При взгляде на них я видел пять направляющих нитей, уходящих вперёд совершенно по-разному, под разными углами и на разную длину. Пересеклись в это время и в этом месте – и разошлись опять.

Слева от меня шёл командир – здоровенный русин, крепкий, как дуб, и отчаянный, как тореадор. До сорок второго он всё кичился своим «личным нейтралитетом», говорил, что это не его война, и пусть фашисты с коммунистами перебьют друг друга, и вот тогда все спокойно заживут. Но потом его угнали на работы в Германию, а деревню его сожгли. Он спрыгнул с поезда по дороге на Львов и подался к партизанам.

Ему не суждено было пережить войну – с регулярными частями он дойдёт до Праги и погибнет десятого мая сорок пятого года в боях на улицах города.

За ним, прикрывая левый фланг, шёл Красавчик – совсем молодой парень, отличный стрелок, из тех, что белке в глаз попадают со ста шагов. Этот в партизаны пришёл с отцом – старым крестьянином. Они были убеждёнными коммунистами, так что все к ним относились настороженно. Но отца у Красавчика быстро убили, а сам он оказался решительным и вместе с тем осторожным парнем. До сих пор не понимаю, как эти качества в нём уживались. Из самых страшных передряг всегда выбирался живым, рука была твёрдой, стрелял без промаха даже под бомбёжкой.

После войны он пойдёт рабочим на завод. Попробует продвинуться по профсоюзной линии, но так уж он будет носиться со своим боевым опытом, с медалью со своей, фронтовиков вокруг себя собирать, что ему просто перекроют дорогу наверх раз и навсегда. Сталин не любил фронтовиков, не разрешал праздновать День Победы и недолюбливал всех, кто с памятью военных лет никак не мог расстаться. Красавчик начнёт пить и в пятьдесят седьмом сопьётся окончательно. Умрёт в больнице, под капельницей, нацепив на больничную пижаму свою медаль.

Правый фланг у нас прикрывал Пуля – самый лучший оружейник, какого я видел в своей жизни, а уж я их много повидал, можешь быть уверен. Самострел Пуля мог собрать из обрезка водопроводной трубы, коряги и нескольких болтиков, а уж починить мог вообще всё. В партизанах, считай, человека нужней не было.

До войны он был геологом, занимался разведкой железных месторождений. Он был из старой профессорской семьи, отца его репрессировали, мать тоже, дядю репрессировали и бабку по отцовской линии. Его самого три раза задерживали, но, поскольку занят он был важной и очень нужной тогда стране работой, каждый раз кто-то кому-то откуда-то звонил, и его отпускали.

После войны Пуля займётся разведкой нефтяных месторождений, исколесит и исходит ногами весь Советский Союз, вдоль и поперёк. Станет лауреатом нескольких Государственных премий, о нём будут писать газеты, один раз даже появится в телевизоре. В 1959-м в экспедиции на Урале он исчезнет – и остатков экспедиции так и не найдут. Следствие решит, что они сорвались в ущелье в горах. Посмертно ему присвоят звание Героя Социалистического труда и назовут его фамилией улицу в небольшом металлургическом городишке.

Впереди шли двое сапёров – Малыш и Круглый.

Малыш был самым молодым у нас в отряде. Его родителей, евреев, убили в первый месяц оккупации, а сам он спрятался и, выбравшись, пошёл к партизанам – так что боевой опыт у него был один из самых больших во всём соединении.

После войны он окончит школу, станет комсомольцем, как участник войны сумеет поступить в Киевский финансово-экономический институт, вступит в партию и двадцать лет затем будет делать партийную карьеру. В семьдесят первом станет председателем обкома и пробудет им до семьдесят шестого года. Его зарежут дома, ночью, во сне. Милиция так и не найдёт, кто это сделал.

Круглый был нашим поваром – он обладал редким талантом из нескольких картофелин, веточки мяты и патронного пороха готовить отличное блюдо, которое не стыдно было бы подать к столу и в мирное время. После меня он был самым старшим в отряде, а может, и во всём соединении. Он был родом с хутора из-под Коломии, при поляках был зажиточным крестьянином, имел большое хозяйство, семерых детей. В тридцать девятом, после прихода Красной армии, его репрессировали как кулака, а в сорок втором отправили воевать. Его штрафную роту бросили выбивать врага из какого-то подлеска, все погибли, а он расстрелял все патроны – тогда выдавали всего несколько штук, да и то было хорошо, ведь кому-то вообще не выдавали, – и спрятался. Немцы наступали, они ушли вперёд, а он окольными дорогами в конце концов дошёл до родных краёв и подался в партизаны.