и ждет. Мне это нравится. Хорошо, когда все с ходу усваивают правила. – Я положил ладони на стол лодочкой и с глубокомысленным видом их оглядел. – Конор, я уверен, что такой способ провести ночь тебя не вдохновляет. Я тебя прекрасно понимаю. Но если как следует подумать, окажется, что сегодня тебе крупно повезло.

Он уставился на меня с крайним недоверием.

– Это правда, друг мой. Ты знаешь, и мы тоже знаем, что тебе не следовало разбивать лагерь в том доме. Ведь дом же не твой, верно?

Ничего.

– Но, быть может, я ошибаюсь. – Я усмехнулся уголком рта. – Может, если мы свяжемся с застройщиками, они сообщат, что ты внес внушительный задаток? Возможно, я должен перед тобой извиниться, а, дружище? Может, ты взбираешься по имущественной лестнице?

– Нет.

Я поцокал языком и погрозил Конору пальцем:

– Ай-ай-ай, так я и думал. Сынок, если в доме никто не живет, это не значит, что ты можешь туда въехать со всеми вещичками. Это все равно незаконное проникновение, знаешь ли. Закон не берет выходной только потому, что тебе приглянулся загородный дом, который весьма кстати пустовал.

Я поддал в голос как можно больше снисходительности, и она вынудила Конора нарушить молчание.

– Я никуда не проникал. Просто вошел.

– Пусть тебе адвокаты объясняют, что это одно и то же. Если, конечно, дело зайдет настолько далеко, что, – я поднял палец, – совершенно необязательно. Я же говорю, Конор, ты везунчик. Нас с детективом Курраном не особо интересует какое-то вшивое проникновение – только не сегодня. Скажем так: когда двое охотников уходят на всю ночь, они ищут крупную дичь. Если им удастся поймать только кролика, они удовольствуются им, однако если тот наведет их на след медведя гризли, они отпустят кролика домой, а сами пойдут за медведем. Следишь за мыслью?

В ответ я получил взгляд, полный отвращения. Меня часто принимают за напыщенного мерзавца, который наслаждается звуком собственного голоса, и меня это полностью устраивает. Валяйте, списывайте меня со счетов, теряйте бдительность.

– Сынок, я хочу сказать вот что: ты, образно выражаясь, кролик. Если наведешь нас на крупную дичь, скачи себе дальше. В противном случае твоя пушистая головка украсит стену над нашим камином.

– На что я должен вас навести?

Одна лишь эта вспышка агрессии в голосе Конора подсказала бы мне, что он все прекрасно понимает. Я ее проигнорировал.

– Мы ищем информацию, а ты тот самый человек, который нам ее предоставит. Когда ты выбирал, в какой бы дом незаконно проникнуть, тебе необычайно повезло. Наверняка ты заметил, что окна твоего гнездышка смотрят прямо на кухню дома номер девять на подъеме Оушен-Вью. У тебя было собственное реалити-шоу, двадцать четыре часа в сутки.

– Самое скучное реалити-шоу на свете, – сказал Ричи. – Разве ты не предпочел бы найти, например, стрип-клуб? Или компанию девчонок, разгуливающих топлес?

Я погрозил ему пальцем:

– Мы же не знаем, было ли оно скучным, верно? Именно это нам и предстоит выяснить. Конор, дружище, выкладывай: люди в девятом доме скучные?

Конор обдумал вопрос, поискал в нем подвох.

– Там семья, – сказал он наконец. – Мужчина и женщина. Мальчик и девочка.

– Офигеть и не встать, Шерлок. Пардон за мой французский. Это мы и сами выяснили, не зря же нас называют детективами. Какие они? Как проводят время? Ладят между собой или нет? Обнимаются или скандалят?

– Никто не скандалит. Раньше они… – Судя по голосу, внутри у него снова заворочалось темное, глубокое горе. – Раньше они играли в игры.

– В какие? В “Монополию”?

– Теперь я понимаю, почему ты их выбрал. – Ричи закатил глаза. – Захватывающее зрелище, да?

– Однажды они построили на кухне форт из картонных коробок и одеял. Играли в ковбоев и индейцев, все четверо; дети карабкались по отцу, делали боевой раскрас маминой помадой. По вечерам, уложив детей, он и она сидели в саду с бутылкой вина. Она гладила ему спину. Они смеялись.

Такой длинной тирады мы от него еще не слышали. Ему до смерти хотелось поговорить о Спейнах, он буквально искал эту возможность. Я покивал, достал блокнот и начал выводить в нем каракули, притворяясь, что делаю пометки.

– Конор, дружище, это ценные сведения. Именно такие нам и нужны. Продолжай. По-твоему, они счастливы? Это хороший брак?

– Это был прекрасный брак. Прекрасный, – тихо сказал Конор.

Был.

– Он ни разу не делал ей ничего плохого?

Конор резко повернул голову в мою сторону. Покрасневшие опухшие глаза, серые и холодные, словно вода.

– Что, например?

– Это ты мне скажи.

– Раньше он все время приносил ей маленькие подарки: дорогой шоколад, книги, свечи – ей нравились свечи. Столкнувшись на кухне, они целовались. После стольких лет они по-прежнему были без ума друг от друга. Он бы скорее умер, чем причинил ей боль. Ясно?

– Ладно-ладно, – я поднял руки, – должен же я был спросить.

– И вот вам ответ. – Конор даже не моргнул. Кожа под щетиной казалась грубой, обветренной, словно он провел слишком много времени у холодного моря.

– Благодарю. Для этого мы здесь и собрались – чтобы установить факты. – Я аккуратно сделал пометку в блокноте. – Дети. Какие они?

– Она… словно куколка, словно девочка из книжки. – Горе в голосе Конора, казалось, вот-вот выплеснется на поверхность. – Всегда в розовом. У нее были крылышки феи, она их носила…

– Она? Кто “она”?

– Девочка.

– Брось, дружище, хватит играть. Ты отлично знаешь, как их зовут. Что, они никогда не кричали друг другу в саду? Мама ни разу не звала детей ужинать? Бога ради, называй их по именам. Я слишком стар, чтобы разбираться во всех этих “он, она, его, ее”.

– Эмма, – тихо сказал Конор, словно оберегая имя.

– Точно. Давай дальше про Эмму.

– Эмма обожала хлопотать по дому: надевала фартучек, лепила булочки из рисовых хлопьев. У нее была игрушечная школьная доска, Эмма сажала перед ней кукол и играла в учительницу, учила их азбуке. Брата тоже пыталась учить, но он не мог усидеть на месте – раскидывал кукол и убегал. Она была смирной. Веселой.

Снова была.

– А ее брат? Он какой?

– Шумный. Всегда смеется, кричит – даже без слов, лишь бы пошуметь, он от этого со смеху помирал. Он…

– Его имя?

– Джек. Так вот, он то и дело опрокидывал кукол Эммы, но потом помогал снова их усадить и целовал, чтобы утешить. Давал им попить сока. Однажды Эмма простудилась и не пошла в школу, и он весь день ей что-нибудь таскал – свои игрушки, одеяло. Милые дети, оба. Хорошие. Замечательные.

Ричи пошевелил ногами под столом – он едва сдерживался, чтобы не реагировать на рассказ