матче. Я позволял называть себя так – решил, что постараюсь оправдать прозвище. И сейчас, когда я остался один в этой кошмарной комнате, залитой лунным светом, тонущей в реве моря, напитанной месяцами ожидания и слежки, внутренний голос шепнул мне: “Сорок восемь часов, четыре раскрытых дела. Ай да Снайпер”. Многие посчитают меня извращенцем, и я понимаю почему, однако суть от этого не меняется: я вам нужен.

10

Придерживаясь незаселенных улиц, мы с Ричи вели нашего парня под локти, будто помогая приятелю добраться до дома после пьяной ночки. Никто из нас не произнес ни слова. У большинства людей, если надеть на них наручники и потащить к полицейской машине, как минимум возникнет пара вопросов, но только не у нашего подопечного. Постепенно шум моря стих, уступая место другим ночным звукам – пронзительным крикам летучих мышей, шуршанию ветра, дергающего брошенные куски брезента. Какое-то время издали доносились редкие отрывистые вопли подростков, эхом отскакивавшие от бетона и кирпичей. Я услышал резкий всхлип – кажется, наш парень плакал, – однако не повернул головы. Больше я не позволю ему дергать за ниточки.

Мы посадили его на заднее сиденье. Ричи привалился к капоту, а я отошел в сторонку, чтобы сделать несколько звонков – отправить патрульных на поиски машины, припаркованной где-то неподалеку от поселка, отпустить “приманку” домой, предупредить ночного администратора, что нам понадобится комната для допросов. В Дублин мы возвращались в молчании. Населенная призраками тьма поселка, кости строительных лесов, возникающие из ниоткуда и ясно различимые в свете звезд; затем – быстрая гладь шоссе, дорожные рефлекторы, вспыхивающие и гаснущие, огромная любопытная луна, летящая за нами. Затем постепенно вокруг возникли цвета и городское движение – пьянчуги, забегаловки; мир за окнами возвращался к жизни.

В отделе было тихо; когда мы проходили мимо двери, только двое дежурных оторвались от своего кофе, чтобы посмотреть, кто вернулся с добычей с ночной охоты. Мы отвели парня в комнату для допросов. Ричи снял с него наручники, а я зачитал задержанному права – скучающим монотонным голосом, словно это просто бессмысленная волокита. При слове “адвокат” он яростно замотал головой, а когда я вложил в его руку ручку, без вопросов поставил подпись – корявую закорючку, в которой можно было разобрать только первую “К”. Я взял лист и вышел.

Мы понаблюдали за ним сквозь одностороннее зеркало. Я впервые смог как следует его разглядеть. Коротко подстриженные каштановые волосы, высокие скулы, выступающий подбородок с двухдневной рыжеватой щетиной. Одет в поношенное черное пальто, теплый серый свитер с горлом и линялые джинсы – в самый раз для ночной слежки. На ногах не кроссовки, а трекинговые ботинки. Он оказался старше, чем я предполагал, лет тридцати, и выше – около шести футов, но настолько тощий, словно находился на последней стадии голодовки. Из-за худобы он выглядел моложе, меньше – безвредным. Возможно, именно обманувшись этой иллюзией, Спейны впустили его в дом.

Никаких порезов или синяков, но они могли быть скрыты под одеждой. Я повернул вправо регулятор термостата.

Приятно было увидеть его в этой комнате. Большинство наших комнат для допросов не мешало бы помыть, побрить и принарядить, однако я люблю каждый их дюйм. Они – наша территория, и они сражаются на нашей стороне. В Брокен-Харборе он был тенью, которая проходит сквозь стены, йодным запахом крови и морской воды, его глаза – осколками лунного света. А здесь он просто парень. В этих четырех стенах все становятся обычными людьми.

Ссутулившись, он неподвижно сидел на неудобном стуле и пялился на лежащие на столе кулаки, будто готовясь к пытке. Он даже не осмотрелся, не взглянул на линолеум, испещренный давними следами от потушенных окурков и расплющенными комками жвачки, стены, расписанные граффити, стол, привинченный к полу, картотечный шкаф и тусклый красный огонек видеокамеры, следящей за ним из угла под потолком.

– Что нам о нем известно? – спросил я.

Ричи наблюдал так напряженно, что почти касался носом стекла.

– Он не под кайфом. Сначала я подумал, что он сидит на герыче, уж очень тощий, однако нет.

– По крайней мере, не сейчас. И это хорошо: если мы от него чего-то добьемся, не хотелось бы, чтобы он потом свалил все на наркоту. Что еще?

– Одиночка. Ночной образ жизни.

– Точно. Все говорит о том, что он предпочитает держаться подальше от людей, не вступая в непосредственный контакт, – ему доставляет удовольствие наблюдать. Вот и к Спейнам он влез, когда их не было, а не пока они спали. Значит, когда придет время поднажать, надо выбить его из равновесия, навалиться обоим сразу. И, раз он сова, сделать это лучше ближе к рассвету, когда он подустанет. Еще что-нибудь?

– Обручального кольца нет. Скорее всего, живет один – никто не заметит, что он пропадал где-то всю ночь, не спросит, чем он занимался.

– Для нас тут есть и плюс, и минус. Нет соседа, который подтвердит, что во вторник наш парень явился домой в шесть утра и четыре часа подряд гонял стиральную машину, но, с другой стороны, ему не от кого скрываться. Когда найдем его конуру, там нас, возможно, будет ждать подарочек – окровавленная одежда или та ручка из свадебного путешествия. Или трофей, который он прихватил позавчера ночью.

Парень пошевелился, ощупал лицо, неуклюже потер губы, которые распухли и потрескались, словно он долгое время провел без воды.

– С девяти до пяти на работе не сидит, – сказал Ричи. – Возможно, безработный или самозанятый, а может, устроился посменно или на неполный день, то есть при желании он может всю ночь провести в том логове, не боясь наутро уснуть в офисе. Судя по одежде, он из среднего класса.

– Согласен. И судимостей у него нет – как ты помнишь, в базе отпечатков не оказалось. Скорее всего, у него даже нет ни одного знакомого с отсидкой. Сейчас он сбит с толку и напуган. Это хорошо, но запугивание мы прибережем на потом. Пока что нам нужно, чтобы он расслабился, и для начала посмотрим, что он поведает нам по-хорошему, а уж потом застращаем его так, что он в штаны наложит. Хорошо еще то, что до тех пор он от нас не уйдет. Парень из среднего класса, наверняка уважает власть, не знает, как работает система… Нет, он останется, пока мы сами его не вышвырнем.

– Да. Наверное. – Ричи рассеянно рисовал абстрактные узоры на запотевшем от его дыхания стекле. – И это все, что я могу о нем сказать. Знаете что? По-моему, его можно отнести как к организованным, так и