детектив элитного отдела, занимаешься тем, о чем всегда мечтал, расследуешь самое громкое дело года и уже почти его раскрыл. Откуда бы ты ни был родом, это успех. По-моему, ты живое доказательство моей правоты.

– Наверное, Пэт Спейн тоже так думал, – сказал Ричи, не поворачивая головы.

– Возможно. И что?

– А то, что он все равно потерял работу. Работал как проклятый, мыслил позитивно, делал все правильно – и оказался на пособии. Каким же образом он это посеял?

– Да, это чертовски несправедливо, и я первый скажу, что такого не должно было произойти. Но не забывай, что в стране рецессия. Исключительные обстоятельства.

Ричи покачал головой:

– Иногда несчастья случаются без всяких причин.

Небо было усыпано звездами, я уже много лет не видел столько звезд. Позади нас шум моря и шелест ветра в высокой траве слились воедино и успокаивали ночь, поглаживая ее по спине.

– Правда это или нет, но так думать нельзя, – сказал я. – Нужно верить, что большинство людей в итоге получают то, что заслужили.

– А иначе?..

– А иначе как ты будешь просыпаться по утрам? Вера в причинно-следственную связь не роскошь, а необходимость, словно кальций или железо, без нее можно обойтись какое-то время, но в конце концов начнешь пожирать себя изнутри. Ты прав: время от времени жизнь бывает несправедлива, и вот тут в дело вступаем мы. Наша задача – все исправить.

В комнате Эммы загорелся свет – наша Фиона старалась разнообразить спектакль. Занавески окрасились в нежно-розовый цвет, и по ним поскакали силуэты маленьких зверушек.

Ричи кивнул на окно:

– Этого мы не исправим.

Судя по голосу, он вспомнил утро в морге.

– Да, такое не исправишь. Но мы точно можем позаботиться о том, чтобы убийца заплатил за содеянное, а у пострадавших появился шанс жить дальше. Хотя бы это мы можем. Я знаю, что мы не спасаем мир. Но мы делаем его лучше.

– Вы в это верите?

Его поднятое лицо, белое в лунном свете, казалось совсем юным. Ему так хотелось, чтобы я был прав.

– Да, – сказал я. – Верю. Может, я наивен – пару раз меня в этом обвиняли, – но я верю. Ты увидишь, что я имею в виду. Подожди, пока мы возьмем этого парня. Подожди, пока однажды вечером ты вернешься домой и ляжешь спать, зная, что он за решеткой и проведет там три пожизненных срока. Вот тогда и посмотрим, не покажется ли тебе, что мир стал лучше.

Наша фейковая Фиона раздвинула занавески в комнате Эммы и выглянула в сад – изящный темный силуэт на фоне розовых обоев.

– Надеюсь, – сказал Ричи, наблюдая за ней.

Хрупкая паутина огней, опутывавшая поселок, начала рваться, яркие нити населенных улиц чернели. Ричи потер друг о друга ладони в перчатках, подышал на них. Лже-Фиона бродила по пустым комнатам, включала и выключала свет, поправляла занавески. Холод поселился в бетонных стенах логова, забрался под пальто и пробирал до самого позвоночника.

Ночь все не кончалась. Несколько раз раздавался какой-то шум – шорох в траве, шебуршание и возня в доме напротив, пронзительный дикий визг, – и мы вскакивали и прижимались к стене в полной боеготовности, еще не успев понять, что происходит. Один раз в тепловизионных очках мы различили лису – она, светящаяся, застыла на дороге, вскинув морду, из пасти что-то свисало. В другой раз мы увидели извилистый луч света, хлеставший по садам, кирпичам и сорнякам. Пару раз мы лишь успевали услышать последнее шуршание гальки, увидеть, как покачиваются стебли плюща и исчезает белый огонек. Чем дальше, тем медленнее пульс возвращался в норму, и мы подолгу не отваживались снова сесть. Было уже поздно. Наш человек был где-то рядом, и он сосредоточенно пытался принять решение.

– Совсем забыл, – вдруг сказал Ричи в начале второго. Он наклонился к своей торбе и вытащил бинокль в черном пластмассовом футляре.

Я протянул руку и открыл футляр. Бинокль выглядел дешевым и появился явно не из отдела снабжения – футляр еще сохранял запах нового пластика.

– Ты его специально купил?

– Та же модель, что у нашего парня, – сказал Ричи слегка смущенно. – Я подумал, что нам тоже такой нужен. Чтобы увидеть то, что видел он, верно?

– О господи. Надеюсь, ты не из этих сентиментальных натур, которые стимулируют интуицию, пытаясь взглянуть на мир глазами убийцы?

– Да нет же! Я просто хотел проверить, видел ли он выражения лиц, мог ли прочитать что-то на экране компьютера – названия сайтов или еще что-нибудь.

Даже в лунном свете я видел, как Ричи залился краской. Это меня тронуло – не только то, что он потратил свое время и деньги на поиск нужного бинокля, но и то, насколько явно его заботило мое мнение.

– Хорошая мысль, – сказал я, смягчившись, и вернул ему бинокль. – Взгляни – никогда не знаешь, что можно обнаружить.

Казалось, сейчас он мечтает, чтобы бинокль исчез без следа, однако все же настроил его и, уперев локти в подоконник, навел на дом Спейнов. Наша Фиона споласкивала кружку в мойке.

– Что видишь? – спросил я.

– Лицо Джанин Оатс видно очень четко, если бы я умел читать по губам, то разобрал бы каждое слово. Компьютерный экран я бы не разглядел – ракурс не тот, – но названия книг на полке прочитать можно и список покупок на доске тоже: “Яйца, чай, гель для душа”. А это уже кое-что, да? Если он мог каждый вечер читать список покупок Дженни, то знал, где она будет на следующий день…

– Да, стоит проверить. Особое внимание обратим на камеры наблюдения вдоль ее маршрута – посмотрим, не попадался ли на них кто-то регулярно.

Лже-Фиона у мойки резко обернулась, словно почувствовав на себе наши взгляды. Даже без бинокля я видел, как она вздрогнула.

– Вот блин! – вдруг воскликнул Ричи – так громко, что я едва не подпрыгнул. – Ох, черт, извините. Но вы только гляньте на это.

Я направил бинокль на кухню и подстроил под свое зрение – к моему прискорбию, оно оказалось значительно хуже, чем у Ричи.

– Куда смотреть?

– Не в кухню – за нее, в прихожую. Видна входная дверь.

– Ну и?..

– Слева от двери.

Я перевел бинокль левее, и вот она – панель сигнализации. Я тихонько присвистнул. Цифр не видно, но это и не нужно – достаточно было бы проследить за движениями пальцев. Дженни Спейн могла менять код хоть каждый день – несколько минут, проведенных здесь, пока она или Патрик запирали дверь, свели бы на нет все ее меры предосторожности.

– Так-так-так. Ричи, друг мой, прошу прощения,