…Машина тронулась, и через несколько минут уже не было видно ни людей, ни оазиса. Только пустыня. Она начала преображаться. Появились барханы. Вначале некрупные, покатые, затем все более величественные, похожие на застывшие розоватые волны. Словно море на фотографии. Внезапно отвердевшее, остановившееся в штормовом беге, бурное море. Суровый, древний, безжизненный и романтичный пейзаж. Отрицание цивилизации. Мир, сохранивший что-то библейское, нетронутое, недоступное утомительному круговращению обыденной жизни, ее привычной тесноте и сутолоке. Нерушимый покой, вечность как остановленное навсегда мгновение. Барханы: розоватые, терракотовые, нежно-лимонные — неподвижно текут один за другим, устремляясь к горизонту. Какие характеры должна порождать земля, покрытая на сотни километров этими песчаными волнами? Безводная, бесплодная, безжалостная, равнодушно-прекрасная? За человеческую жизнь здесь не дашь и ломаного гроша. Одиночество ощущается глубже, чем в каменном мешке подземной тюрьмы. Свобода не абстрактное понятие, но осознание безбрежности пространства, впитанное с молоком матери. Нет товарищей вернее, чем одногорбый быстрый зверь и острый нож. Вода важна как собственная кровь. Дружба нужнее любви. Бог — суровый владыка, поднимающий бури из рыжей сыпучей пыли. Единственный, как царящее здесь раскаленное солнце. Такой же жестокий, как ты сам. Как пустыня. Как враг, всегда готовый отнять у тебя твою воду, твою женщину и твоего верблюда. Неотделимый от Материи: солнца, барханов, горизонта и неба. Бог живой, сам сотворивший свой собственный храм из песка.

Я искренне пытался понять этих людей, недоступных моему пониманию. Что ими движет? Почему они такие? Нельзя же все списывать только на дикость, на фанатизм. На мракобесие. На сумасшедших пророков вроде муллы Омара, вырвавшего свой раненый глаз. На забитость нищих и неграмотных крестьян. На происки Абу Абдаллы, ЦРУ, мировых разведок. На наркотики. На Коран и шариат. Должно существовать что-то другое, фундамент какой-то, на котором все это держится. Я несколько раз открывал Библию. И сразу закрывал. Потому что читать Библию невозможно. Слишком много крови. Там убивают десятками, сотнями, тысячами. В основном убивают тех, кто не верит в Истинного Бога. Неверных. Ведут против неверных бесконечный джихад. Не щадят женщин и детей. Однажды в журнале «COLORS» я видел фотографии людей, убитых в Камбодже мотыгой. Ударом по голове, крупный план. Очень страшно: черепная коробка расколота, как яйцо. Мотыга мало чем отличается от меча, а в Библии убивают мечами. Они ведь тоже пришли из пустыни, библейские герои. Их тоже вскормили пески. Чем отличается их Бог от Бога Абу Абдаллы, муллы Омара, Хусейна, наконец? Моисей штурмует Землю обетованную, Магомет — Медину, талибы — Кабул, Абу Абдалла — Нью-Йорк… Боюсь, что нам их никогда, никогда не понять по-настоящему. Они слишком другие. В наши дни библейских пророков следовало бы судить в Гааге.

— Вы действительно русский? Как вас зовут? Иван?

Мой новый хозяин улыбался мне в зеркало заднего вида и говорил по-английски с типичным американским рыканьем.

— Иван, — согласился я. На кой черт им мое настоящее имя?

— Хотите курить? — протянул «Данхилл». Я покорно принял сигарету, зажигалку.

— Спасибо.

— Мое имя Туфик. Но вы можете называть меня Томас.

— Как скажете.

— У вас неплохой английский, — заметил, продолжая улыбаться, Томас. — Я думал, русские умеют говорить только по-русски.

— И по улицам Москвы ходят медведи… Он рассмеялся:

— У нас в Бруклине жило много русских. Но они говорили так, что их не понимали капе. А нью-йоркские капе понимают почти любой язык. Даже эскимосский.

— Куда мы едем? — Я не ждал ответа, хотя новый хозяин выглядел довольно странно. Особенно после чечена.

— Don't worry! — прорычал он. — Вы в полной безопасности. Забудьте обо всем, что с вами было.

— О жене и дочке тоже?

— Им ничто не грозит. Если вы будете правильно себя вести.

— Что значит «правильно себя вести»? Что я должен делать? — Сразу вспомнился Борис Борисыч с его гэбэшной мудростью.

— Узнаете позже. Хотите воды? — Он протянул мне бутылку минеральной.

— Благодарю. — Взял воду, отхлебнул. — И все-таки… Хотите получить за меня выкуп? Но это нереально, вы же сами прекрасно понимаете.

— Выкуп? — Он снова расхохотался, хренов весельчак. — Сто тысяч для нас не деньги.

— А что тогда?

— Не надо лишних вопросов, — отрезал Томас. Около двух часов или больше ехали молча. Я глядел в окно, трясся на заднем сиденье как мешок. Еж, Танюшка… бедные мои девочки… Представляю, как они вернутся с поля и узнают, что меня нет. Кто их защитит? Жан-Эдерн? Будем надеяться… Что может сделать с ними этот скот Хусейн? Не хочется об этом думать… Будь оно все проклято, решил вдруг я. Что бы мне ни предложили, если взамен жену и дочку освободят, соглашусь на все. Скажут — взорву Белый дом или Крэмиль. Пусть! Все равно мне отсюда не выбраться живым. Но они должны, обязаны жить. Обязаны! Буду «правильно себя вести». И точка.

Дороги никакой не было. Мы просто петляли среди одинаковых песчаных дюн, расчерченных параллельными дорожками. Словно в японском саду. Иногда от машины шарахалась какая-нибудь мелкая тварь вроде суслика. Убегала, задрав хвост. Пару раз я видел длинных змей. Безразличные ко всему, они боком струились по крутому склону. Еще мелькало вдалеке нечто вроде антилопы, я не успел разглядеть. Машину закрывали тучи пыли. Наконец за очередным барханом мы вырулили к пятачку утрамбованной земли. Полуразвалившаяся хибара, рядом — потрепанный армейский грузовик. Вот тут меня и будут держать, мелькнула мысль. Томас нажал на тормоз:

— Выходите.

Сам выпрыгнул следом. Пошел к хибаре, махнул мне рукой: давай, мол, за мной. Среди четырех стен, кое-как прикрытых остатками потолка, стоял низенький столик, рядом — пара соломенных тюфячков и корзина, накрытая чистой тряпкой. Томас жестом пригласил садиться. Полез в корзину, вынул пару свежих, мягких лепешек, минеральную воду, фрукты, сыр — с виду козий. Забрался рукой под свой тюфяк, достал записку, внимательно прочитал. Поджег зажигалкой, бросил на пол, улыбнулся:

— Ешьте, не стесняйтесь. Нам еще долго ехать.

Еду мы умяли быстро, оба были голодны. Я закурил предложенный «Данхилл».

— Куда вы меня везете? — повторил свой вопрос. Томас с хрустом надкусил сочное зеленое яблоко:

— На базу «Наджам уль-джихад», «Звезда священной войны». Это самая крупная наша база в стране.

— Но зачем?

— Вы сами должны все увидеть, своими глазами. Увидеть и понять, что мы — сила.

— Я и так верю.

— Не нужно никому верить на слово, — улыбнулся Томас. — Вы же трезвомыслящий человек, программист. Такие, как вы, верят только фактам. Я тоже не люблю пустой болтовни. До одиннадцатого сентября я не верил, что мы по-настоящему способны перевернуть мир. Теперь это факт. Америка со всей ее мощью не смогла остановить наших воинов. А их было всего несколько человек. Представляете, что будет, если вступит в бой вся армия ислама?