Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Только бы не забыли обо мне», — и сразу холодный пот заструился по ее спине, Наташа представила себя в холодном подвале, одну-одинешеньку, всеми брошенную, наедине с крысами и мокрицами, ее передернуло от страха, и она горько заплакала. Карпова никогда не плакала, не любила тратить время на слезы и причитания. И подруги у нее были как на подбор, тоже никогда не плакали, вместо истерик и слез, женщины предпочитали веселье и смех. Они собирались у кого-нибудь на квартире и, громко хохоча, тесно сплоченным коллективом перемогали житейские беды. Сейчас Наташа плакала горько и одновременно сладко, будто слезы, скопившиеся в ней в течение многих лет, открыли шлюз и вытекали из нее свободно и вольно, как горный ручей. Она всхлипнула и бурно разрыдалась, чувствуя, как вместе со слезами приходит освобождение от прошлых обид и разочарований.
— Эй, ты чего? — громко спросил кто-то невидимый и больно пнул ее в бок.
«Значит, я валяюсь на полу, и рядом со мной есть какой-то человек, слава богу, с человеком всегда можно договориться. Я должна выжить во что бы то ни стало, буду молить его, умолять, валяться на коленях, пусть в мешке, но я вымолю у него свободу, куплю ее за любые деньги, все отдам, честь, сына, имущество, лишь бы выйти отсюда живой и невредимой». Наташа перевернулась на бок и прислушалась, стараясь понять, откуда доносится голос.
— Что, ожила? На свободу захотела? — невидимый завозился у нее на шее, громко сопя и вздыхая, он долго возился с веревкой, терзая непослушными пальцами затянувшийся узел.
— На свободу все хотят, — промычала Наташа, она не сразу узнала свой голос. Из мешка послышался хрип, он прозвучал трубно и гулко, будто у нее украли ее голос, оставив ей чей-то чужой, незнакомый, некрасивый, и Наташа испугалась, она покашляла, прочищая горло, поперхнулась и мигом затихла на какое-то время. — Развяжите меня, наконец!
— Сейчас-сейчас, — промычал незнакомец, продолжая встряхивать мешок, будто в нем лежала не человеческая голова, принадлежавшая красивой и молодой женщине, а обычная картошка, — сейчас развяжу, Наталья Леонидовна.
— Кто ты? Кто такой? — всполошилась Наташа, приподнимаясь и елозя связанными руками за спиной.
— Сейчас все расскажу и покажу, — пообещал хриплый бас, рванув мешок, и Наташа на какое-то время ослепла. Яркий свет брызнул ей в лицо, она зажмурилась, отвыкая от темноты, и медленно размежая ресницы, приоткрыла сначала один, затем второй глаз. — Узнаешь?
— Виктор Дмитриевич? Виктор Дмитриевич, это вы? — Наташа удивленно рассматривала хриплого незнакомца.
— Ну? Я! — Виктор Дмитриевич гордо расправил плечи, показывая богатырскую стать.
— А зачем? Зачем вы меня связали? Зачем сюда привезли? — Карпова села на полу, опираясь сзади связанными руками и подтягивая к себе ноги.
— Сейчас ты мне все расскажешь? Где Женя? — Виктор Дмитриевич присел на корточки. Он схватил Карпову за подбородок и больно стиснул его пальцами. Наташа сморщилась от боли.
— Ой, больно, зачем вы так? — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Женя на Серафимовском. Уже месяц как похоронила.
— Врешь, сучка, врешь, пока ты мне не сдашь его, не уйдешь отсюда. Поняла, гнида?
Наташа смотрела на Виктора Дмитриевича через вытянутый подбородок, взгляды их скрестились, как в детской игре: кто кого переглядит, оба не хотели сдаваться, и никто не хотел уступить другому. Наташа, глядя на гладко выбритый череп Виктора Дмитриевича, не хотела всматриваться в глубину его зрачков, вдруг осознав, что она у него в руках, он волен поступать с ней, как пожелает, и он-то своего добьется, несмотря ни на что. Осознание собственной незащищенности и обездоленности коснулось ее души, и она вновь заплакала, пытаясь избавиться от унизительной горечи.
— Говори! — он с силой потряс ее подбородок. Она подумала, что он встряхнул ей мозги и смешал их, как перемешивают порошок, муку, крупу или еще что-нибудь сыпучее, похожее на песок или сухую глину. «Вот и мои мозги похожи на сухую глину», — подумала Наташа, заливаясь слезами. Ей не хотелось сдаваться на милость победителю, ведь так классно было все продумано, до мелочей, до мельчайших тонкостей.
— Что говорить-то? — всхлипнула Наташа, она боялась, что Виктор Дмитриевич еще раз встряхнет ее за подбородок.
— Где Женя? Кого похоронила вместо мужа? — он все-таки тряхнул ее голову, и Наташа сжалась, желая спастись от очередной тряски.
— Бомжа какого-то, — прошептала Наташа, — Женя где-то в городе, но я не знаю, где он.
— Давно виделись? Когда встречалась с ним в последний раз? — Виктор Дмитриевич слегка отпустил ее подбородок, но она по-прежнему сидела с вытянутой мордочкой, как новорожденный теленок, которого в первый раз кормят из рожка.
— Две недели назад, обещал прийти на днях, деньги принести, — он выпустил ее лицо из рук, и она спрятала голову в сжатых плечах, с опаской поглядывая на него, вдруг он снова вцепится в нее мертвой хваткой.
— Откуда у него бабосы? — Виктор Дмитриевич сел рядом с ней на пол, скрестив по-мусульмански ноги, отчего сразу стал похож на богдыхана. Гладко выбритая голова, тонкая полоска вместо губ, расширенные яростью ноздри придавали ему восточный колорит.
— Не знаю, — она отодвинулась от него, — правда, не знаю. Он ничего не говорил о своих делах. Мы же думали, что все это ненадолго.
— Что «это все»? Похороны? У него есть паспорт? — он придвинулся к ней, не меняя мусульманской позы.
— Паспорт есть. Фамилии не знаю. Он сам делал документы, — она пошевелила связанными руками и умоляюще, по-собачьи преданно посмотрела на него, но Виктор Дмитриевич сделал вид, что не замечает заискивающего взгляда.
— Где его можно найти? Как вы договорились встретиться? — он с шумом выдохнул воздух, округлив щеки, затем медленно вдохнул, постепенно втягивая в себя щеки и воздух.
— Он сказал, что сам найдет меня. Велел, чтобы я его не искала.
Они долго сидели напротив друг друга, перекрещивая взгляды, не моргая, не уставая изучать один другого, будто продолжали играть в забавную игру. Наконец, Виктор Дмитриевич, шумно кряхтя и вздыхая, поднялся с пола и подошел к Наташе, развязал ей руки, рывком дернув за конец грязной веревки, и оставив ее на полу, подошел к окну и долго смотрел на крупные хлопья снега, оседавшие на мокром стекле.
Наташа сидела на полу, не осмеливаясь встать. Она не хотела
