особую топографию советских хиппи, которая накладывалась на официальную карту Советского Союза. Признанными хипповскими столицами были Таллин и Львов, люди тысячами стекались сюда, пополняя и без того многочисленные сообщества длинноволосых и обогащая молодежную культуру, которая в целом была наполнена хипповскими атрибутами и занятиями. В 1982 году Львовский комитет комсомола докладывал о том, что «последователи „хиппи“ прибыли в город на так называемые сейшена: из Киева, Риги, Симферополя… Согласно информации из городского комитета, 2500 тунеядцев возраста младше 30 лет были выловлены в ходе рейдов по городу»[454]. Такая концентрация не была случайной; это был результат как хорошо отлаженной хипповской информационной системы, так и их ритуальной практики путешествий. Согласно Москалеву, поездки приносили людям почет и признание. Путешествуя все дальше по стране, начиная с Ленинграда и заканчивая Средней Азией, люди подтверждали свою репутацию настоящих хиппи[455]. По словам Кисса, опыт поездок, как и время, затраченное на них, не позволяющее людям иметь «нормальную» работу, определяли положение человека в хипповской иерархии. Тех, кто редко ездил или только начинал это делать, стали называть «пионерами» (термин приобрел популярность в конце 1970‐х или в начале 1980‐х). Здесь имелась в виду скорее советская молодежная организация юных коммунистов, чем первопроходцы. Пионерами были люди, которые «только начали, но еще не стали хиппи». Термин «хиппи» распространялся на людей, которые уже для себя решили, что это их «жизненный путь, а не просто два раза поехал автостопом или на концерт пошел»[456].

Воспоминания Гены Зайцева говорят о том, что у хиппи существовали конкретные, заранее намеченные маршруты для летних поездок: «Перед летом я уволился с работы и взял „Атлас автомобильных дорог“ проложить маршрут на июнь. Я решил последовать „малому кругу“: Таллин, Рига, Каунас, Вильнюс, Львов, Херсон, Симферополь, Крымское побережье, Киев, Могилев, Чернигов, Минск, Смоленск, Питер»[457]. Надо заметить, что за этой довольно обычной фразой скрывалась целая вселенная Системы. На самом деле Гена имел в виду приблизительно следующее:

Когда 1 мая начался новый сезон хипповских поездок, я бросил свою скучную низкооплачиваемую работу, на которую я устроился только ради того, чтобы меня не посадили «за тунеядство», и решил поехать во все города европейской части СССР, в которых, как я знал, есть другие хиппи и где я точно мог найти место переночевать и встретиться с людьми, которые, как и я, также увольнялись перед летом на пару месяцев — максимальный срок, во время которого позволялось не работать, и которые, в свою очередь, в любой момент могли приехать в Питер, зайти в мою комнату в коммуналке на Рубинштейна и рухнуть спать у меня на полу.

Ил. 34. Лена Торопова на трассе. Фото из архива Е. Тороповой (Музей Венде, Лос-Анджелес)

Те, кто решался на «большой круг», отправлялись в Среднюю Азию (которая находилась довольно далеко, так что людям приходилось добираться туда на поезде, поскольку надежное автомобильное сообщение, годное для автостопа, было не везде, а иногда и самих дорог вовсе не было). Хиппи вроде Вали Стопщицы (получившей свою кличку от слова «автостоп» — способа, с помощью которого она путешествовала) становились знаменитыми благодаря своим многочисленным поездкам в малоизвестные регионы, например на Север России или в Сибирь[458]. Север был особенно популярен среди тех, кто искал романтики в сельской чистоте малонаселенных, но богатых в историческом и религиозном смысле местах к северу от Вологды. Неторопливая безмятежность этих территорий давала людям ощущение, «что ты уехал из Советского Союза»[459]. Хиппи, интересующиеся мистикой, как, например, легендарный Грег из Львова или Гулливер из Клайпеды, отправлялись на Алтай, где искали встреч с местными шаманами[460].

Ил. 35. Гена Зайцев (третий слева) на трассе; слева от него Анатолий Ломоносов из Херсона, крайний слева — Виталик из Чернигова, справа — Йонас из Клайпеды, 1978 год. Фото из личного архива А. Ломоносова

Подобно тому как западные хиппи отправлялись в Азию в поисках экзотики и в попытках сбежать из привычного мира, советские хиппи устремились на Восток как из любопытства, так и желая расширить горизонты. Знакомство с советской Азией могло быть наполнено почтением и восхищением, особенно в отношении богатой восточной духовности, которую многие хиппи так хотели обрести, но также оно могло носить и колониальный оттенок. Поездки в Среднюю Азию представляли собой коктейль из любопытства, иллюзорных ожиданий и разочарований. Когда Офелия в компании Азазелло поехала туда в 1980 году, она пришла в восторг от орнаментов и художественной красоты восточных тканей, но люди там ее сильно напугали. Кисс вспоминал, как их группа попыталась проникнуть в мечеть в Алма-Ате, чтобы познакомиться с исламом, но их оттуда выгнал служитель. На этом знакомство с новой для них религией закончилось, они решили, что уже достаточно хорошо «поняли, что такое ислам». Олеся Троянская, в свою очередь, рассказала Юре Доктору историю о том, как во время поездки в Узбекистан она почти вышла замуж за единственного узбека-хиппи, которого они встретили в Ташкенте. Она рассчитывала получить «большое приданое» и увезти его с собой, но ей пришлось отказаться от своих планов и стремительно бежать, обнаружив, что ее будущая «семья» не собирается никуда отпускать от себя молодоженов[461].

Но было что-то еще и в самой дороге, тот же восторг и то же чувство безграничных возможностей, которые повлияли на жизнь и творчество Джека Керуака: дорога как воплощение свободы. У советских хиппи не было автомобилей, даже таких дешевых и раздолбанных, на которых по Америке со своими друзьями ездил Керуак. Но у них была огромная страна. И еще здесь были водители — как частных легковушек, так и грузовиков и самосвалов, — готовые взять попутчиков по дороге. Автостоп стал чем-то большим, чем просто способ добраться из одного места в другое. Он стал душой движения хиппи. Гарик Мейтин в своих воспоминаниях о путешествиях в конце 1970‐х — начале 1980‐х размышлял о символическом значении автостопа для хипповской философии: о его непредсказуемости, спонтанности, социальности и о том, как автостоп способствовал формированию и испытанию характера:

В стопе есть что-то такое ни с чем не сравнимое. Наверное, прежде всего