— это неизвестность. Неизвестно, где сегодня будешь к вечеру. Уже одно это не позволяет расслабиться. Потом постоянные встречи с людьми, причем с самыми разными: и с местными жителями, и с водителями. И, наконец, это великая школа смирения. Можно долго стоять или идти по обочине дороги, поднимать руку перед приближающейся машиной. И даже если эта машина свободная <…> совсем необязательно, что она остановится. И так может проехать одна, две, десять, несколько десятков машин — и не остановится ни одна. Тогда только не надо сердиться. Зачем? Ведь водитель не знает, что я уже иду несколько часов, изнемогаю от усталости. К тому же я ведь знал, что всякие трудности возможны, значит, и сердиться не надо. А главное, не надо привязываться к какой-нибудь цели на этот день — скажем, добраться обязательно до такого-то города. Лучше заранее настраиваться так, что как будет, так и будет, и если даже ни одна машина за весь день не остановится, то и к этому быть готовым[462].

У автостопщиков, как и у хиппи в целом, не было целей и временных ограничений, а также не было никаких правил поведения на дороге, кроме здравого смысла. Поэтому неудивительно, что так называемая трасса стала излюбленным пространством хиппи и частью их самоидентификации. Это стало возможным потому, что дорога отчасти выпадала из советской системы контроля. Автомобилей в СССР производилось слишком мало, чтобы обеспечить ими население, а советское государство пока слабо контролировало те места, куда можно было добраться благодаря автостопу. В государстве, которое с осторожностью печатало даже карту центра любого города, выпуск атласа автомобильных дорог был огромной уступкой своим гражданам. Именно этот атлас дорог вел советских хиппи по стране, формируя сеть новых и старых связей. Советская территория превратилась в хипповскую игровую площадку, на которой они реализовывали свое видение свободы, любви и сообщества.

Ил. 36. Гулливер в дороге. Фото из архива Е. Тороповой (Музей Венде, Лос-Анджелес)

Не все хиппи странствовали. Еще были так называемые «квартирные хиппи», чья жизнь вращалась вокруг тусовок в чьих-то квартирах и комнатах в коммуналках[463]. Границы между двумя этими категориями были расплывчатыми, потому что путешествующие хиппи во время своих поездок зависели от флэтов, где можно было бы переночевать, тогда как «квартирные» иногда тоже отправлялись в дорогу, но чаще всего — чтобы раздобыть наркотики. Маршруты последних совпадали с маршрутами тех, кто путешествовал ради статуса, но в большей степени были привязаны к созреванию урожая мака в разных областях Советского Союза и зависели от тех людей, которые продавали им то, в чем они нуждались. Московская область, Львов и Средняя Азия были хорошо известными наркомаршрутами в разные времена года[464]. А некоторые «странствующие» хиппи совмещали путешествия и работу. Например, несколько эстонских хиппи зарабатывали себе на жизнь тем, что сопровождали скот в товарных вагонах, следовавших через всю страну в Сибирь[465]. Литовский хиппи Гулливер работал на удаленной метеорологической станции на Кавказе[466]. В результате таких активных поездок и связей с местными сообществами советские хиппи были одними из самых информированных людей в стране, несмотря на то что их информационная сеть была исключительно устной. Они знали, как выглядит советская глубинка. Они слышали о событиях в Новочеркасске 1962‐го и были свидетелями беспорядков в Каунасе в 1972-м. Они знали о религиозных фанатиках в Средней Азии, а также о нелегальном подполье в Западной Украине. Они были в курсе, у кого из детей советской элиты проблемы с наркотиками, а кто из них отказался от своих родителей, чтобы пополнить хипповские ряды. Они знали, как работает советская психиатрия и где можно найти журналистов западных изданий. И все же, в отличие от диссидентов, которые добросовестно распространяли собранную ими информацию, выпуская «Хронику текущих событий», хиппи совершенно не думали о том, как много они знают, и не пытались проверить информацию и выяснить подробности. Информация была для них побочным эффектом Системы и в то же время частью того, что скрепляло их вместе. Им был важен сам процесс — сплетни, обмен секретами, — а не содержание передаваемой информации. Сергей Москалев пояснил, как было устроено это пространство путешествий, друзей, информации и идентичности:

Это были 76–77–78-й. Поэтому люди приезжали и останавливались, и у меня были книги, была музыка, центр, я был таким коммуникационным центром. В силу интеллектуального воспитания, кто-то что-то рассказал тебе и ты это запоминаешь. Кто-то ездил автостопом, тебе рассказал, ты это запоминаешь. Еще кто-то тебе что-то рассказал. И ты становишься таким Гуглом[467].

Мария Ремизова, которая присоединилась к московским хиппи в конце 1970‐х годов, подтвердила это впечатление:

Нигде и никогда мне не приходилось встречать столь разносторонне осведомленных и интересующихся отвлеченными предметами людей… <…> Система знала все — какие книги читать (и имела эти книги, в редких изданиях и ксерокопиях с грифом «спецхран», в оригиналах и даже в собственных переводах), какую музыку слушать, какие фильмы смотреть. Стоило кому-то раскопать что-то стоящее, как он становился неутомимым пропагандистом и распространителем обретенного знания. В тусовке шел непрерывный обмен — и не только «культурными артефактами», не только «информацией», но и суждениями о виденном, слышанном, читанном и пережитом[468].

По мнению Гены Зайцева, получение и распространение информации были крайне важными для Системы, именно поэтому ежегодный летний лагерь на Гауе имел такое большое значение. Люди приезжали сюда за информацией, но информация была также тем, что определяло участника Системы: «Это означало для людей, принадлежавших к Системе, способной разрушить барьеры, препятствующие получению информации, получать информацию, [получать] знания о том, что происходит во всем мире, и давать собственные оценки тому, что происходит в мире и в твоей стране»[469].

Однако здесь еще циркулировала информация, которую не все хиппи приветствовали: информация о том, где достать и как приготовить наркотики. Многие хиппи Второй Системы отвергали наркотики не только по идеологическим причинам — как что-то такое, что порождает зависимость и отнимает свободу, но также и из практических соображений, поскольку употребление наркотиков было уголовным преступлением и подвергало риску всех, кто собирался вместе. Похоже, летний хипповский лагерь в течение нескольких сезонов был расколот по этому вопросу. Херсонский хиппи Ломоносов вспоминал, что уже в 1978 году в Витрупе было два лагеря: «чистый» на одном берегу реки, и тот, в котором крутились наркотики, — на