Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаешь, Тёма когда родился, крошечный был такой... Я тебе звонила. Потом испугалась сама себя, силы своих к тебе чувств и твоего упрямства. Боялась, что отнимешь, испортишь... А в итоге отняла я. Прости и ты меня. Ты уже не увидишь его первых шагов. Это было настолько потешно и волнительно... До сих пор не верится, – голубые глаза смотрят так потеряно и виновато, что я, не выдержав, сгребаю её в объятия.
– Ничего, родишь ему сестричку. Её первые шаги я уже точно не пропущу. Пошли, Ледышка, одену тебя, ты дрожишь. Накинем сверху пиджак, чтобы мужики левые на мою женщину не облизывались.
– Лихо, – тихо зовёт она, послушно поднимаясь с примятой травы. – А ты уже совсем не Мася... Быстро взрослеешь, как и наш сын. Я люблю вас. Вы моя жизнь, мой воздух.
Эпилог
Всего лишь километры
Мелкий косой дождь разразился внезапно под вечер. Трава на лужайке противно чавкает под ногами, мокрые пальцы скользят по прищепкам, а блуза за пару минут промокла насквозь. Но настроение у меня великолепное.
Во двор только что заехал внедорожник Лиховского. Наш пятилетний сын, едва выскочив из машины, с зонтом наперевес бросается к крыльцу, где Муся уже заваливается набок, затягивая неизменное: «умр-р-р-ру!». Такой же самостоятельный, как и его отец.
– Угадай, чей зад сегодня будет отшлёпан? Рехнулась под дождём бродить?
Мой протест тонет в коротком поцелуе.
Лихо отбирает у меня сырое бельё, кутая свободной рукой в свои объятья. И всё это время глаз с меня не сводит. Чёрных и жгучих. Лукавых и пронзительных. Подтверждающих, что обещание будет выполнено непременно. Мне моментально становится жарко. Я начинаю выпадать из реальности, забывая про свои дела, погоду, про то, как нужно дышать... Уже не первый год замужем, а до сих пор хочется прикасаться к нему постоянно, проверить – реален ли? Такой незаменимый, дерзкий, темпераментный... Мася.
Периодически пытаюсь прекратить так называть его у себя в голове: всё же сумел покорить даже взыскательные запросы моей матери, в чём она вслух никогда и под пыткой не признается. Не выходит. Наверное, потому что это прозвище каждый раз напоминает, что по-детски незамутнённая преданность семье в нём неубиваема.
– Ну-ка отпусти! – мягко упираюсь ладонями в крепкие плечи. – Я ещё не закончила!
Он как будто не слышит и вновь тянется за поцелуем Вкус дождя и нажим твёрдых губ окатывают удовольствием, сбивая дыхание.
– Нам нужно в душ, – врезается мне хрипло в рот. – Срочно... Прямо сейчас...
– Бельё... – напоминаю, выразительно скашивая глаза в сторону прибитых дождём простыней.
– Пусть висит, что ему будет? – протестует Лихо.
– Ему – ничего. И тебе... ничего! – поддразниваю, откидывая с шеи мокрые волосы.
– Знаешь, что в моём районе бывало за шантаж?..
И я не выдерживаю, просто не в состоянии сопротивляться его взгляду требующему и многообещающему.
– Пойдём домой, покажешь, – уступаю, несильно, совсем чуть-чуть, прикусывая колючий подбородок.
Этого Лиховскому достаточно, чтобы расплыться в дерзкой ухмылке.
– Бельё говоришь...
И ураганом проносится между бельевых верёвок, срывая простыни с таким самозабвением, что прищепки в стороны летят.
Я закусываю улыбку, качая головой. Это был бы уже не Лиховский, если б поступил иначе.
Хотя назвать нашу пару идеальной у меня язык не повернётся.
Он всё такой же бесшабашный, я до ужаса прагматичная.
Он вспыхивает как спичка, я отпускаю тормоза только в постели.
У него проблемы с выдержкой, у меня с задором.
Он огонь. Я воздух.
Мы так же спорим по пустякам, как минимум раз в день. Это уже своего рода ритуал, с обязательным выносом мозга и бурным примирением. Но наш союз удивительно гармоничен. Я направляю энергию Лиховского в правильное русло, а Матвей окружает нас с Тёмой заботой. И ни одна мало-мальски серьёзная трудность за пять лет в нашу жизнь не проскочила.
Что ещё для счастья надо?
Вообще-то, есть кое-что, чего даже Лихо не в силах изменить...
Я так привыкла с этим жить, что худой силуэт у ворот кажется игрой воображения.
– Лиховская, ну ты чего застыла, будто призрак увидела?
Подчёркивать то, что я теперь ношу его фамилию личный фетиш Матвея. Обычно меня это окрыляет. Но не сейчас. Я даже ответить не способна – не хватает воздуха. В грудь словно врезался камень, вытолкнув весь кислород.
– Там это... Мать пирог передала. – продолжает он напряжённо, проследив за моим взглядом. – Мы с Тёмой чайник поставим. Держи.
Свободной рукой накидывает мне на плечи свой пиджак и пару секунд крепко обнимает со спины.
Это диалог без слов.
Его немое «Помни, я рядом. Сейчас. Всегда. Только позови».
На негнущихся ногах иду к воротам. Иду как на казнь, загоняя в себя желание перейти на бег. Причём в какую сторону хочу бежать так сразу сказать сложно.
«Не звони мне больше».
Брезгливый голос из прошлого – как удар в солнечное сплетение.
Он идёт из подсознания постоянным фоном.
Глупо убеждать себя, что всё давно забыто. Я знаю, что Лиза не простила меня. Постоянно вспоминаю, как близки мы с ней были когда-то. Как она ревела в трубку, проклиная Лиховского. Помню слово в слово, и не могу сдержаться от слёз.
Пара шагов, а я уже полностью вымотана.
Я уговорила себя отпустить прошлое. Убедила в этом свой ум, но в душе всё равно прочно обосновалось чувство вины. Оно меня душит, потому что вместе с Матвеем, я словно сманила от сестры женское счастье.
Знаю, что мать тоже винит во всём меня. Она никогда не говорит открыто, но с какой-то садисткой дотошностью посвящает в очередную Лизкину личную драму.
Парень, с которым сестра готовилась к свадьбе, попал в аварию. Повезло, что выжил. Не повезло, что в машине с ним была путана. Второму – молодому успешному предпринимателю, светил срок за мошенничество. Он сбежал из страны. Один. И вот полгода назад её снова бросил жених. За неделю до свадьбы. Были приглашены гости, куплено платье, а рано утром он позвонил из другого города, сказать, что в командировке столкнулся