вот так – без объяснений. Не от меня.

* * *

Июнь

Девять месяцев спустя

Вера

– А-ма-ма-ма! – пулемётной очередью выдает ползающий по расстеленному на полу покрывалу Артём, требовательно указывая пальцем на диван. По азартному блеску в глазах несложно догадаться, что юного анархиста интересует брелок с ключами от машины.

– Никаких покатушек, – невозмутимо качаю головой, откладывая на подоконник свежий еженедельник. – Автокресло сохнет на солнышке. Ты зачем его вымазал шоколадом, а?

И когда только успел стащить конфету? Хватило минуты, пока я отвернулась, чтобы расплатиться с соседкой за молоко, а продуктовая сумка уже была проинспектирована от и до. Главное, глаза у Тёмы всегда одинаково хитрые-хитрые, попробуй, разбери – он уже натворил что-то, или пока только замышляет.

Смотрю на сына, опустив очки на кончик носа, и стараюсь не засмеяться его воинственно насупленным бровям. Мелкий проказник наверняка задумывает очередную диверсию, в то время как мне стоит адских усилий не поддаться соблазну сиюминутно кинуться выполнять требование девятимесячного упрямца.

С каждым днём отцовские черты проглядывают в нём всё сильнее: в лукавом прищуре тёмных глаз, в стремлении всё и всегда делать по-своему, в умении уламывать одной улыбкой. Я изо всех сил стараюсь Артёма не баловать, но потом вспоминаю, чего его лишила и потребность как-то компенсировать любовь отца берёт верх над разумом. Как будто человека можно заменить...

Поначалу я ещё верила, что можно. Думала, со временем получится отпустить тяжёлый груз вины, и сожаления поблекнут за счастьем материнства. Однако дни идут, а я продолжаю видеть Лихо в каждой черте: в остроте детского подбородка, в изломе бровей, за стальными интонациями пока невнятного лепета. Их поразительное сходство причиняет одновременно радость и острую боль. Я так отчаянно пыталась спрятаться от прошлого, но Матвей по-прежнему остаётся со мной, каждую секунду. Нас объединяет та же особенная неразрывная связь, что и полтора года назад.

– Ама-ма!

Тёма, ещё сильнее насупив брови, пытается удержать равновесие, затем делает несколько неуверенных шагов к дивану, вынуждая меня взволнованно подскочить.

Я теряюсь, не зная, куда деть руки: убираю их за спину, прижимаю к щекам. В груди клокочет гордость, рвётся с языка ликующим писком, но страх напугать его крепко удерживает мой рот на замке.

Пухлые пальцы жадно хватают брелок и только затем сын неуклюже плюхается обратно на ковёр, заливаясь громким смехом.

Опережая мысли, снимаю блокировку с экрана телефона. В груди всё плавится от эмоций, рвётся наружу потребностью поделиться хоть с кем-то!

Нехватка времени, хронический недосып, страх добить раздавленную двойным предательством сестру – всё вместе понемногу свело общение с семьей на нет. Уже пару дней я просыпаюсь с мыслью, что отцу то сказать уже, наверное, можно. На прошлой неделе он обмолвился, что у Лизы появился молодой человек.

Неужели переболела? И не вызовет ли новость о племяннике новый срыв? Ведь хватит взгляда, чтобы понять чей сын Артём. Я не хочу довести сестру до психушки, не хочу проклятий и ненависти. Я так перед ней виновата, что готова платить по счетам столько, сколько потребуется, ибо нельзя строить счастье на горе и за спинами родных. В конце концов я просто не представляю, как начать разговор. Какими словами признаться отцу, что его умница поступила так безответственно?

"Папа, я переспала с первым встречным бандюганом, затем увела его у родной сестры и ещё месяц продолжала лицемерно утирать ей слёзы. И да, твой внук зачат с ним же на третьем свидании. Я была так легкомысленна, что думать позабыла о защите". Так, что ли? Какими словами правду не укрась, суть от этого не изменится. Хочется, конечно, верить, что всё так или иначе вернётся на круги своя, но с каждым днём нести на себе взваленную ношу удаётся всё хуже. Я чувствую, что ломаюсь.

Я справилась с бессонными ночами и бесконечной стиркой пелёнок, не опустила руки, когда из продуктов на неделю приходилось всего одно ведро картошки, пару яблок и кувшин козьего молока от сердобольной соседки. Пережила холодную зиму на одном пособии, но теперь смотрю на первые неуверенные шаги сына и чувствую, что не вытягиваю. Мой мальчик стал совсем большой, теперь ему нужен хороший пример – именно мужчины, а не взмыленной заботами матери. Иначе он повторит печальную судьбу Матвея. И если этим примером не может стать родной отец, значит им станет дедушка.

Взволнованно выдохнув, быстро набираю короткое сообщение:

"Твой внук сегодня сделал первый шаг. Не говори пока Лизе и маме"

И прикрепляю сделанное утром фото, где Тёма спит, причмокивая большой палец.

Телефон почти мгновенно разрывается мелодией входящего звонка.

– Сейчас же диктуй адрес и молись, чтобы я по дороге остыл!

– Мы в дедушкиной деревне, – улыбаюсь сквозь набежавшие слёзы, чувствуя, как постепенно становится легче дышать. Папа отходчивый, а ещё жутко любит детей.

Однако, прежде чем я успеваю добавить хоть слово, он хмуро уточняет:

– Это его сын? Ворюги Лизкиного?

– Пап, он не вор... вернее твои часы он точно не трогал. Это я подбросила.

Поняв, что отец от такого расклада, мягко говоря, в недоумении, подробно, а главное без утайки рассказываю, как всё было. Благо, не видя разочарования родительских глаз, сделать это намного проще. Возвращаться обратно в город я пока не готова, но отец в моём доме желанный гость.

Глава 46

Цветы у дороги

четыре дня спустя...

Лихо

– Спишь?

– В субботнее утро? – уточняю, высыпая остатки кошачьего корма в именную миску, подаренную Мусе на годовщину нашего совместного проживания. Она теперь в моей комнатушке единственная и полноправная хозяйка, от настроения которой зависит не только сухость обуви, но и состояние новеньких обоев, а также сохранность обивки раскладного дивана. – Подвинься, обжора, тут ещё немного. Я сегодня надолго.

– Ах, точно! У тебя ж расписание, – беззлобно фыркает Беда. – Опять пойдёшь штурмовать Веркину родню?

– В этом деле главное настойчивость, – отправляю опустевшую упаковку в мусорный пакет. – Должен же я им когда-нибудь надоесть.

– Быстрее её батя в тебя пальнёт, – не разделяет друг моего энтузиазма.

– По субботам до обеда он обычно на смене.

– Послушай, я чего звоню, – тут же становится серьёзным его тон. – мы тут на природу шашлыки жарить собрались, может всё-таки сделаешь перерыв в порядке исключения? Удиви их внеплановым пропуском.

– Я лучше удивлю их хорошим костюмом, – усмехаюсь, придирчиво разглядывая своё отражение в зеркале шкафа.

По мне так полный отстой, но тёмно-синий пиджак,