чёрные джинсы и выглаженная рубашка уже протестированы на частных земледельцах, которые побаивались вести дела с гоповатым юнцом. Зато когда я же прикатил к ним весь из себя представительный, сияя белозубой улыбкой и хромированными дисками новенькой Мазды, даже стали сватать мне свою дочь. На выбор любую из трёх.

С Поплавскими, конечно, такой финт не прокатит, но чем чёрт не шутит? Стоит хотя бы попытаться.

– Нет, ребят, я пас. Осада ждёт.

Попрощавшись с другом, тщательно запираю дверь своей комнаты. Уже и не помню, почему я окончательно сюда перебрался. Сделал ремонт, купил кое-какую мебель, но держат меня здесь, наверное, только старые половицы, что помнят эхо её шагов, да стены, впитавшие запах цветочных духов. Моя жизнь давно превратилась в бесконечный перебор способов убить время, а единственным ориентиром стала надежда найти Веру. Найти, чтобы заставить сказать это долбанное "прости" глядя мне в глаза.

Глушу мотор во дворе дома Поплавских, и откидываюсь на автомобильное кресло, наслаждаясь запахом новенького салона. В квартиру подниматься нет никакой надобности – хозяйка не отличается разнообразием эпитетов, которыми обычно меня кроет. До сих пор поражаюсь, как эта истеричная дамочка сумела произвести на меня такое хорошее первое впечатление. Самая настоящая ведьма. Дьявол в бигудях! Я лучше дождусь пока Лизка выпорхнет на свидание к своему музыканту. Парнишке в отличие от меня повезло родиться младшим сыном начальника ГАИ. Он-то наверняка без особых усилий добился расположения взыскательной мамаши.

А вот и его навороченный немец выруливает из-за поворота. В этот же момент открывается парадная дверь, выпуская из подъезда пестрящую всеми оттенками жёлтого Ромашку.

– Привет, золотце, – широко и фальшиво улыбаюсь, выходя из машины. – Смотрю, ты сегодня на позитиве. Может и меня чем порадуешь?

– Обойдёшься, придурок, – как-то опасливо фыркает она, делая несколько торопливых шагов в сторону. Никак не вспомню, чем закончилась наша встреча на выпускном, но Лиза меня с тех пор конкретно так шарахается.

– Эй, где твоё воспитание? – укоризненно цокаю языком. – Где элементарная благодарность? Я, между прочим, научил тебя целоваться!

– Заткнись сейчас же! – шипит она, нервно поглядывая в сторону мерина своего ухажёра. – Когда ж ты от нас уже отстанешь?

– Гони номер сестры и больше меня не увидишь.

– Что, всё не позвонит твоя Вера?

Ох, ты ж драть твою налево. Сколько ехидства в паре слов.

– А ты явно в маму, – недобро ухмыляюсь, прикидывая, сильно ли огорчится Вера, если я преподам мелкой экспресс урок хороших манер. Вот прям руки зудят, так охота перекрыть ей воздух. Не сильно: нежно, слегонца. Так, чтоб пароль с телефона сняла, дала глянуть в контакты одним глазком и может чесать на все четыре стороны.

На мою удачу провернуть этот фортель я успеваю только в своей фантазии, ибо в следующий момент, шурша гравием, во двор заворачивает внедорожник Поплавского. У меня натурально стынет кровь при виде медленно опускающегося стекла и красноречивого жеста, которым этот суровый дядя подзывает меня к себе.

– Удачи, Лихо, – весело салютует Ромашка, с нескрываемым наслаждением глядя, как у меня с лица постепенно сходят все краски.

Вот на кой я Вере без яиц? А ведь мужик доходчиво объяснил в последнюю нашу встречу, чем для меня чревата дальнейшая настойчивость.

Мысленно влепив себе пару лещей для храбрости, ставлю свою ласточку на сигналку и прогулочным шагом направляюсь к машине. По мере приближения даже пытаюсь изобразить приветливую улыбку, но что-то та больно напоминает муки от несварения. По крайней мере, в тонировке заднего стекла внедорожника отражается бледный полутруп. Сразу в подходящем случаю костюме.

– Садись, – выдыхает мне сигаретным дымом в лицо Верин отец.

А ещё год назад в их семье не курили...

Я показательно бесстрашно усмехаюсь, на ходу придумывая предлог отказаться от такого ни черта не заманчивого предложения, но в голову приходит только геморрой. Да ну, гон какой-то. Будь что будет. Всё равно приходить не перестану.

– Доброе утро, – пытаюсь ввернуть в грядущую жесть немного позитива, да мужик обрывает меня взглядом – суровым, бескомпромиссным, таким, что сердце не просто останавливается, оно проваливается прямиком в пятки.

Глупо убеждать себя, что мне не страшно. Ещё как страшно. И даже не от того что челюсть до сих пор помнит силу его удара, а потому что врезать в целях самозащиты не поднимется рука. Вера, её семья – неприкосновенны.

Обойдя машину спереди, забираюсь в салон. Полной грудью вдыхаю запах дорогой кожи, цитрусового освежителя и власти. Власти сделать с безродным сопляком что душе угодно.

– Скажи, я тебя предупреждал насчёт моих дочерей? – режет слух ничем не прикрытая неприязнь.

– Было дело, – морщусь, без интереса глядя в окно.

– Повтори, что конкретно от тебя требовалось?

– Оставить их в покое.

– А что сделал ты?

– Продолжил здесь отираться.

– Как думаешь, что я с тобой за это сделаю?

– Да что угодно, – пожимаю плечами и дерзко смотрю в блекло-голубые глаза, наживая себе гарантированные неприятности. – Только шепните промежду прочим Верин номер.

– Настойчивый, да? – хмыкает Поплавский. – А вот представь себе, что у тебя есть ребёнок. Хорошенько представь, потому что от твоего ответа сейчас зависит многое.

Честно пытаюсь примерить на себя роль отца взрослой дочери, но что-то слабо выходит. Так далеко в своих планах на жизнь я ещё не заходил.

– Сложно, – решаю не увиливать, всё равно взрослый мужик фальшь за версту учует. Но если это мой шанс раздобыть хоть какой-то намёк о местонахождении Веры, то я его не прощёлкаю. – Ладно, допустим.

– Так вот, допустим у тебя есть ребёнок. Твоя кровь и кровь твоей женщины. И вдруг какой-то пришлый... как тебя, кстати, звать? Забыл.

– Матвей, – отвечаю на автомате, безуспешно пытаясь определить к чему он клонит.

– И вдруг какой-то пришлый, назовём его Матвей, делает твоему ребёнку больно. Реально больно. Например, отрезает правую руку.

– Я исправился! – вскидываюсь, чувствуя, что ещё немного и взорвусь. Да когда ж уже меня хоть кто-нибудь выслушает?!

– Остынь, сосунок, – хмуро рявкает он одной лапищей вдавливая меня в сидение. – Спрашиваю единственный раз: что бы ты с ним сделал за такое?

Долго смотрю в его глаза. Со злобой, смотрю, прямо. В воздухе отчётливо сгущается обоюдная неприязнь.

– Закопал бы. Живым.

От его злорадной ухмылки не стыдно уссаться, но мне уже всё равно. Меня