вывернул, пока пытался выведать хотя бы твой номер.

– Мне стоит его сменить?

Я не готова услышать Матвея. Одно упоминание, что он меня ищет уже слишком мучительно. Слишком велик соблазн вернуть всё, как было: снова смотреть, как он разрушает себя, позволить ему рушить жизнь нашего малыша. Я готова пойти за Лиховским в огонь и в воду, но не имею права платить за это будущим ребёнка. Нашему крохе не место среди уголовников и грязных денег. Ему ни к чему воспитываться законами улицы.

– Нет, я сказала, что ты проходишь стажировку в Штатах. Ты бы не стала скрываться без причины.

– Спасибо. Ты всё сделала правильно.

Страшно представить на что он способен пойти, чтобы не экономить на игрушках да памперсах. А в том, что Матвей будет безбожно баловать свою плоть и кровь можно не сомневаться.

– Не благодари. Я считаю, что ты имеешь право знать... Также, как я имела право на искренность старшей сестры.

– Лизка, – вымученно рычу, ударяя ладонью по матрасу. – Мы уже переспали, когда ты привела его в наш дом! Я не знала...

– Словами доверия не склеишь, – жёстко отрезает она. – Не звони мне больше. Прощай.

* * *

Июнь

Лихо

– Опять ты?!

Верин отец, как всегда рад меня видеть. Сегодня даже счастлив настолько, что с порога явил моему взору ствол охотничьего ружья. Что ж, я впечатлён не то слово, но уходить не обменявшись парой дежурных фраз как минимум невежливо.

– Опять, – усиленно тяну лыбу, гадая, есть ли внутри патроны. Два моих предыдущих визита, показали, что шутить этот мужик ненавидит чуть ли не больше, чем меня.

– Я не буду спрашивать, чего ты в прошлый раз не понял, – мне в грудь упирается длинный холодный ствол. – Просто повторю как для умственно отсталых: хватит портить жизнь моим девочкам. Одну довёл до нервного срыва: она на медаль шла, а теперь с горем пополам экзамены сдала! Вторую вообще не пойми куда загнал. Ты отнял у меня дочерей, гадёныш, стравил их, заставил страдать. Чего ты ещё хочешь?

– То же, что и в прошлый раз: номер, – твёрдо смотрю в одутловатое лицо, понимая, насколько это всё бесполезно. От вида его наливающихся кровью глаз у меня на спине выступает ледяной пот и сердце начинает колотиться где-то в висках. Пальнёт. Может, не сегодня, но очень скоро.

– Ах, точно номер... – молниеносным движением Верин отец разворачивает ружьё и резко бьёт меня прикладом в грудь. – Я выгравирую его на патроне и в следующий раз с удовольствием выпущу тебе в голову. А пока пошёл вон.

* * *

– Убирайся! – кажется в третий раз за минуту повторяет Лиза, яростно толкая меня к главным воротам школы. – Перестань меня позорить, чёртов маньяк! Ты хоть понимаешь, куда завалился в таком виде? Неужели тебе мало слёз, обязательно нужно испортить мне выпускной?!

– Темно, кто нас увидит? Не гавкай, будь хорошей девочкой, – хочу потрепать её по волосам, но неуклюже утыкаюсь сигаретой в завитый локон, отчего тот моментально начинает тлеть. Недолго думая, кидаю окурок в куст самшита и принимаюсь жамкать мудрёную укладку, пока та вся не превратилась в горстку вонючего пепла.

– Что ты делаешь, придурок? – прилетает мне вместе с хорошей затрещиной. – Божечки... – округлив глаза, Лиза тоже начинает хлопать себя по голове, исторгая из своего горла на редкость писклявые звуки. – Ненавижу тебя, Лиховский! Как я теперь пойду на танцы?!

– Как птица феникс – вся в огне, – ржу, стягивая с себя футболку.

Сегодня я сильно, просто свински пьян. Хилое оправдание, но мне больше не перед кем кочевряжиться.

– Не приближайся! – выставляет Ромашка руки вперёд, запоздало распознав мои намерения. Я всё-таки успеваю пару раз приложить её одёжкой. Причёске кранты, зато дымить полностью перестало. Я даже принюхиваюсь, но тут же ругаю себя, потому что так только острее чувствую аромат цветущей акации. Точь-в-точь запах Вериных духов. Чёртово дерево скоро сведёт меня с ума. Лиза тем временем восторгаться моей смекалкой не спешит, паршивка неблагодарная. – Косячина! Безбожник! От тебя одни неприятности.

– Ой, не гони, малая. На кой тебе здесь тухнуть? – большим глотком допиваю оставшееся в банке пиво, после чего кидаю жестянку вслед за окурком. – Пошли, Лихо научит тебя расслабляться. Один коктейль и единственной твоей проблемой будет выбор, куда блевать – на себя или под ноги. Пошли, пошли. Оплата всё та же – номер Веры.

– Убирайся... – опять нудит Лиза, швыряя в меня мою же футболку. – Сколько можно повторять: она сказала, сменит, если дам. И я начинаю понимать, почему Вера сбежала!

Подобрав длинные полы вечернего платья, мелкая бежит обратно к зданию школы, наполняя тишину стуком каблуков, а меня – мрачным удовлетворением. Сегодня мне как никогда необходимо было это услышать. Умом я Веру отпустил, осталось заткнуть сердце.

Порыв ночного ветра приятно холодит кожу. Меня качает, не от выпитого – от новой порции крышесносного аромата.

– Молодой человек, вам плохо? – игриво мурлычет сбоку пьяненький женский голос. Оценивающе прохожусь взглядом по худощавым ляжкам, затянутым в строгую чёрную юбку, затем по пестрой блузке, несуразно болтающуюся на плоской груди, но решающим фактором становятся поблескивающие в лунном свете линзы очков.

– Сейчас полегчает.

Протянув руку, вцепляюсь в острое плечо и, пользуясь заторможенностью чьей-то неплохо сохранившейся мамаши, нагло прижимаюсь ртом к размалёванным тёмной помадой губам. Без вопросов, без лишних слов, просто делаю то, чего организм требует уже почти полгода.

Жадно шарю руками под одеждой незнакомки, у которой вместе с даром речи, кажется, пропала и способность сопротивляться. Ушлая дамочка с жаром начинает отвечать на мои поцелуи, охотно поддаваясь животным инстинктам, отчего я практически готов нагнуть её на ближайшей лавочке. А может просто дело в новом порыве ветра, дунувшем со стороны аллеи с акациями.

Женщина послушно позволяет увести себя к пятачку, где в ожидании окосевших выпускников коротают время таксисты.

– Ко мне нельзя, – стонет она мне в рот, шаловливо поддевая пальцем ремень штанов.

– Рядом есть мотель, – понятливо киваю, и называю водиле нужный адрес.

В тёмном номере прокурено и удушливо тянет сыростью. Кровать протяжно скрипит под весом двух переплетённых тел, однако в самый последний момент, когда до главного остаётся всего одно проникающее движение, я зачем-то открываю глаза и накрученная торопливыми ласками атмосфера рассыпается, как мыльный