В этих условиях долго удержать позиции на таком удалении от бухты было не реально. Командовавший десантом командир первого отдельного восточно-сибирского полка полковник Пален приказал готовиться к отступлению в направлении порта, где уже были подготовлены импровизированные оборонительные рубежи, едва удалось закрепиться в литейном и механическом корпусах и заложить подрывные заряды. Но это его решение было встречено активными протестами со стороны офицеров из десантных рот «Светланы» и «Богатыря», считавших, что этого мало. Они самовольно заставили развернуться отводимую на запасные позиции горную батарею и отправили ее на левый фланг, где началась очередная японская атака. Пушкари были вынуждены подчиниться, так как все офицеры-артиллеристы к тому времени уже были кто убит, а кто ранен и отправлен обратно на пароход-крейсер, и батареей командовал обыкновенный фейерверкер, не посмевший возразить флотскому лейтенанту, размахивавшему маузером перед носом. Однако нарочного к полковнику с докладом о вынужденном изменении диспозиции этот фейерверкер все же отправил.

В результате, после ухода получивших вскоре приказ на возвращение моряков отступившая к подготовленным рубежам под прикрытием оставленных заслонов пехота в самый ответственный момент лишилась артиллерийского прикрытия, что до крайности осложнило последующий отвод рот, прикрывавших отход основной части полка. На обратной дороге они потеряли более половины своего состава и смогли пробиться к своим, только благодаря предпринятой встречной атаке из порта. А отправленная моряками батарея горных пушек, едва достигнув новых позиций, была накрыта гаубицами. С большими потерями в людях удалось спасти только два орудия. Самовольно выдвинувший пушки под обстрел лейтенант Сенцов, ревизор со «Светланы», погиб почти сразу в предпринятой им безнадежной атаке в лоб одного из цехов с большей частью своего отряда. Вообще наши потери в этих боях были очень серьезными, хотя японцев полегло в несколько раз больше.

Но все это было не напрасно. Осакский арсенал списали со счетов как минимум до конца войны, так же как и судостроительные предприятия в Кобе и Осаке. А уж о потере престижа Японской империи от этого погрома не стоит даже и говорить. Особенно, учитывая тот факт, что примерно десятая часть потопленных или захваченных в заливе и его окрестностях судов после объявления тревоги по всему тихоокеанскому побережью Японии пытались именно спастись от русского флота под защитой его укреплений.

Поскольку побережье Осакского залива вне портов русскими почти не контролировалось, там, по всей вероятности, нашли укрытие несколько японских мобилизованных пароходов из состава дозорных сил. Они постоянно глушили попытки радиопереговоров между русскими отрядами. Причем делали это довольно эффективно. Даже самые новые аппараты, стоявшие на «Орле» и «Николае I», сквозь треск помех принимали только небольшие куски отправляемых депеш. Чтобы найти их, у Рожественского не было ни свободных кораблей, ни времени. К тому же мешавшие станции могли быть и береговыми. В этих условиях первыми добравшиеся до Кобе и Осаки два эсминца второго отряда, после подхода подкреплений и полного овладения портовыми зонами, использовались в качестве быстроходных посыльных кораблей связи. Общее управление флотом осуществлялось с борта флагманского броненосца «Орел» при помощи сигнального прожектора на аэростате «Урала», державшегося рядом с флагманом. Это позволяло поддерживать довольно устойчивую связь в пределах прямой видимости световых сигналов с шара.

Только ближе к вечеру, когда была налажена надежная передача сообщений через многочисленные мобилизованные корабли из числа трофейных пароходов и буксиров, имея в ямах минимальный остаток угля, Андржиевский наконец-то получил приказ бункероваться. Его истребителям предписывалось взять топливо с берега, встав к стенке японских угольных складов в Осаке рядом с «Тереком», уже начавшим принимать обратно на борт возвращавшиеся войска.

Спустя почти три часа авральных погрузочных работ, проведенных преимущественно пленными японцами и сменившимися с вахты матросами вспомогательного крейсера, эсминцы второго отряда имели снова полные ямы и полный запас котельной воды и масла. Более того, хозяйственный Андржиевский позволил отойти от стенки, только когда каждый истребитель был дополнительно загружен не менее чем двенадцатью тоннами угля в перегруз, прямо на настилах кочегарок и в мешках на верхней палубе вдоль кожухов котельных отделений. Только тогда он посчитал, что взял с японцев все, что причиталось, и его корабли снова готовы к походу.

Часть войск принял на борт подошедший из Кобе «Днепр», что выровняло плотность населения на вспомогательных крейсерах. При этом интенсивное полуторачасовое челночное курсирование шлюпок и мелких каботажников между этими двумя вспомогательными крейсерами, а также «Уралом», хоть как-то упорядочило командные и интендантские структуры пехоты. Но войска снова пришлось переформировывать, теперь уже из-за боевых потерь.

На «Тереке» оказалось много раненых, занявших все каюты от первого до третьего класса. Уцелевшая пехота разместилась в эмигрантских палубах, из-за чего там оказалось чрезмерно тесно. Это вынудило начать срочную перевозку раненых на «Урал», так как предполагалось использование двух других пароходов-крейсеров в дозорных завесах при отходе, что не исключало возможности перестрелок с противником.

Войска же с «Урала» после зачистки фортов у пролива Китан, переправленные катерами и малыми судами в Осаку, активно участвовали в завершающих боях за арсенал ив обеспечении обратного прорыва штурмовавшего его полка. Сам он к портам не приближался, так как штабной аэростатоносец был все время нужен у борта флагмана, а катеров и прочих высадочных средств с появлением многочисленных трофеев вполне хватало.

Из-за возникшей небольшой задержки у пролива Китан японцы успели снять часть навигационных знаков на фарватерах, ведущих к Кобе и Осаке, поэтому новейшие броненосцы русской эскадры не стали приближаться к северо-восточному углу залива, оставаясь неподалеку от берега острова Авадзи на больших глубинах. Крейсер «Урал» с миноносцами Матусевича держался рядом с ними. Отряд Йессена выдвинулся ближе к Осаке, но в боях более не участвовал, занимаясь исправлением повреждений.

Погода улучшалась. С воздушного шара уже к полудню можно было видеть весь залив и ближайшие подступы к нему, а также почти половину Харимского моря по другую сторону Авадзи. Фактически всю его восточную часть. Кроме того, с него было возможно управление отдельными отрядами на значительных расстояниях при помощи сигнального прожектора.

Обилие отправляемых через шар телеграмм вынудило соединить прямым телефонным проводом штаб наместника с аэростатом. Предложение «вообще переехать на вспомогательный крейсер» не прошло из-за нехватки времени. Туда перебрались только офицеры, контролировавшие сбор трофеев и сортировавшие добытую документацию. В тесных помещениях броненосца им для этого явно не хватало места.

Несмотря на неизбежную потерю части газа через оболочку, шар вполне уверенно держался в воздухе до наступления темноты, лишь снизившись к вечеру с максимально достигнутых восьмисот метров до четырехсот или даже чуть менее. Но при этом с него постоянно обеспечивался обзор на максимально возможное по условиям видимости расстояние. Именно с воздуха были обнаружены японские миноносцы, укрывавшиеся после атаки русских кораблей на мелководье севернее селения Сумото, на восточном берегу Авадзи. Наведенные на них истребители Матусевича потопили миноносцы № 55, 54 и 15 из третьего отряда, занимавшиеся перезарядкой своих минных аппаратов, а также добили поврежденные старые миноносцы № 1, 3 и 4, два из которых едва держались на плаву.