– Контролируй страх, иначе снова утратишь стабильность. Не нужно ничего чувствовать. Вскоре твои ощущения станут похожи на фантомную боль.

Это было правдой. Я понял, что могу сбрасывать любые эмоции, как ту студеную воду в яму. Могу подавлять страх или вовсе не ощущать его.

Страх материален, у него органическая природа.

Старый дух, вне всяких сомнений!

Страх без плоти – иллюзия.

Я понятия не имел, что это значит, но в бурлящей ледяной воде мельком углядел кружащиеся образы моих эмоциональных состояний, множество вариантов выбора. Большинство этих вариантов были малоприятны и все до одного обособлены от моей сути, от моего «я». Со временем я научусь извлекать их и использовать в своих целях, но не сейчас.

Мне нравилась эта душевная одеревенелость.

– Я вспомнил Зверя, Изначального, – сказал я. – Значит ли это, что я встретил Пленника?

– Возможно. Он часто оставляет весьма жестокую память о своих поступках.

– Он что-то сделал со мной? С нами?

– Да, – подтвердил Дидакт. – И нам предстоит новая встреча с ним.

– Нет!

– Ты боишься?

– Нет. – Снова водоворот поглотил эмоции.

– Превосходно, – сказал Дидакт. – Ты все еще стабилен.

Мы шли рядом – точнее, я не шел, а плыл. Кроме собственной руки – от пальцев до плеча, – мне почти ничего не удавалось разглядеть. Мои глаза теперь видели по-другому.

– Я тебе завидую, – добавил Дидакт, – потому что сам я боюсь.

– Но ты же встречал его раньше?

– Другой, первый я, десять тысяч лет назад. И эта встреча продлилась недолго.

Я тоже говорил с Изначальным.

Только когда утрачены все надежды, реальность обретает четкий фокус, показывающий, чем мы были и чем стали.

Многое прояснилось.

Не только старый дух был со мной. Я чувствовал и других, полностью сформировавшихся, но пока неактивных и не осознающих себя. Они собрались вокруг командного ядра – моего «я». Его символизировали ледяные воды, циркулирующие в темной дыре, которую окружало что-то вроде стен, хранящих в себе тысячи старых духов, словно те были свитками в библиотеке.

Но один был не таким. Прячущийся среди других, неуловимый и тихий, он был совершенно чужеродным.

Его-то нам и предстояло стереть.

– Будет больно? – спросил я, когда мы двигались по длинной прямой дороге к погруженному в сумрак скоплению кристаллов.

– Да.

– Насколько я был поврежден?

– Очень сильно – и физически, и психически, – ответил Дидакт. – Отпечаток был извлечен быстро и грубо, это типично для Нищенствующего Уклона. Архитектор никогда не понимал, как использовать Композитор.

Я не знал, какое имя внушает мне больше страха и тревоги – Пленник или Композитор.

Мы приблизились к кристаллам. Они молчали и не шевелились, и по ним не плясали молнии.

Они выжидали.

В темной стене появилась, а затем расширилась трещина, открывая проход в сотни метров длиной. Мы двигались между растрескавшимися кристаллами, черными и лоснящимися, как обсидиан.

– Это старое ядро Нищенствующего Уклона, – пояснил Дидакт. – Сейчас оно бездействует. Анцилла перемещена в другое место, где будет подвергнута исправлению. Впоследствии она снова заработает в рамках своих проектных параметров.

– Я умираю? Или уже мертв?

– Тебя переносят из твоего поврежденного тела – этот процесс вскоре будет завершен. Отчасти ты станешь хранителем биологических архивов твоей расы. Это наиболее эффективный способ сберечь твои воспоминания и разум, а также наиболее безопасный – подавить самые опасные проявления экспериментов Библиотекаря. Ты продолжишь служить Библиотекарю и мне. Как тебе такой вариант?

– Значит, ты меня убиваешь?

– Ты уже мертв – в физическом смысле. Тело утилизировано. Будешь скучать по своей материальной форме?

О, еще как буду!

И все-таки мне нравилось чувствовать себя бесчувственным.

– Полная запись тела уже содержится в тебе, – заверил Дидакт. – Если захочешь, получишь доступ к любому физическому ощущению и сымитируешь его.

Нет, этого я не захочу. Мне бы настоящее тело. Но тогда «наркоз» пройдет и боль вернется.

– Ты прекрасно сработался с лорд-адмиралом, моим давним соперником. Фортенхо, ты еще здесь?

Угрюмое молчание.

– Нам с лорда-адмиралом нужно получить ответы на несколько старых вопросов, – сказал Дидакт, когда мы покинули расщелину.

– Об Искажающей болезни?

– О Потопе.

Услышав это слово, старый дух зашевелился.

– Тысячи биологических станций на внутренней поверхности этой установки были переоборудованы в центры по изучению Потопа, – продолжил Дидакт.

– Дворец Боли?

– Да, и много таких. Впрочем, я бы не назвал их дворцами. Все они находились в ведении Нищенствующего Уклона, работавшего под руководством Пленника.

– А Пленник здесь?

– Да. Приготовься, юный человек. То, что мы вот-вот узнаем, может оказаться разрушительным даже для твоей нынешней стабильной формы.

Оно почти уничтожило нас однажды, добавил старый дух.

Центр арены, шириной сто четыре метра, заполнился туманным мертвенно-голубым светом.

Я обнаружил, что теперь могу все измерять точно. Свет падал на круглую приподнятую платформу диаметром двадцать один метр, огражденную переплетенными черными прутьями.

Тихо зарокотали механизм. По времени, за которое до нас добралось эхо, я определил: мы находимся в полусфере диаметром пятьсот тридцать один метр.

За оградой показалась голова: лоснящаяся, серовато-бурая, плоская, с широко посаженными глазами, похожими на драгоценные камни; в этих глазах – вековая паучья настороженная грусть. Шеи не было, массивные жесткие щеки лежали на узких кожистых плечах.

Еще ближе. Моя бесчувственность все меньше и меньше казалась спасительной.

– Я не готов, – сказал я.

– Ты готов так же, как и я, – возразил Дидакт. – И никогда не будешь готов лучше.

Под диковинной головой, одновременно красивой и уродливой, я разглядел чрезвычайно толстое туловище, большей частью скрывавшееся за множеством длинных ног – как минимум шестью, – сложенных на туловище и обнятых двумя усохшими, но все же внушающими опаску руками; каждая имела несколько суставов, обтянутых морщинистой кожей. Кожа была покрыта чем-то вроде пота, только он блестел, как замерзшая роса. Снова плененный, Изначальный пребывал в покое, тихо наблюдая за окружающей обстановкой.