— Да ладно?

— Конечно. СМИ, культурные учреждения, объединения людей — их интересует всё, что может влиять на мнения, на информационный фон. Проблема в том, что каждый сотрудник видит такую работу по-своему. Их задача не бороться с последствиями, а предотвращать нежелательные тенденции, поэтому они занимаются профилактикой. Думаю, понятно, о чём речь.

— Короче, это серьёзно?

Братерский жестом попросил минуту и углубился в смартфон.

— Скрипка, вы сказали? — уточнил он, и ещё минуты три цокал ровным ногтем по экрану.

— Интересно, что Скрипка не относится ко второй службе, — сообщил Братерский наконец. — Его работа связана с защитой гостайны.

— Об этом можно узнать в интернете?

— Смотря что понимать под интернетом. В принципе, вы получили вполне серьёзное предупреждение не переходить определенных границ. Вопрос лишь в том, где эти границы проходят… — добавил он задумчиво.

Принесли еду.

— Получается, если я продолжу копать, в один прекрасный день мне подбросят наркотики или что-то вроде того?

— Это излишне грубо. Для начала, я думаю, проведут личную беседу, потом намекнут другим способом. Скажем, осложнят поступление ребенка в нужную школу. Я не думаю, что вы у них единственный любопытный, поэтому вряд ли они пойдут на сильные меры без необходимости. Главное в таких случаях — не стать козлом отпущения.

— Ну ё-маё, — я растрепал волосы.

Братерский удивился моему отчаянию.

— Вы же должны понимать, что у государства есть тайны, и если бы их не охраняли люди, вроде Скрипки, никаких тайн бы не было. Как журналист вы наверняка знаете, что ряд сведений в самом деле не подлежит публикации. Многие режимные объекты в России абсолютно прозрачны для западных разведок, но спецслужбы могут устроить показательную порку за публикацию координат или фотографии забора. Подобные риски очень сложно прогнозировать.

— Понятно. То есть ваш совет — бросать всё к чёртовой матери?

К бородачу наискосок подсела молодая девица в голубом комбинезоне-шортах, они поцеловались, раскачали столик, уронили салфетницу и долго иронизировали на этот счёт.

— Если предположить, что «Заря» имеет статус режимного объекта, любой интерес к ней вызывает настороженность спецслужб. Охраняемая ими тайна может никак не относится к интересующей вас проблеме. Я не исключаю, что вы можете обойтись общедоступными данными, не нарушая известных границ. Об измерение радиационного фона у периметра режимного объекта я бы не распространялся без крайней необходимости.

— Тогда ничего и не остается, — ответил я. — Если «Заря» засекречена, потому что является могильником, единственный способ привлечь к этому внимание — нарушить закон.

— Если ваша гипотеза верна, заражение должно быть не только у периметра «Зари». Поищите другие очаги. Не конкретизируйте место — напишите, что нашили радиацию в нескольких километров от поселка. Вы изобретательный журналист.

— Уже нет. Я не могу написать и трёх абзацев. Я знаю, что бывает творческий ступор, но чтобы настолько…

Братерский вдруг посмотрел на меня очень внимательно:

— А зачем вам это? Плюньте да живите спокойно.

Я пожал плечами:

— Ну как теперь плюнуть? Если появились подозрения, что люди умирают от радиоактивного заражения…

— Да бросьте. Люди умирают в любом случае.

— Вы серьезно?

— Конечно. Люди умирают от плохой экологии, от курения, он алкоголя, ну и что теперь? Люди и дальше будут умирать. Будут умирать по вине чиновников, преступников или самих себя. Они будут умирать, потому что умирают всегда. Это одна из немногих определённостей человеческой жизни. Вы вряд ли остановите этот процесс.

— Вам, по-моему, нравится образ циника.

— А вам, по-моему, нравится образ журналиста-диссидента, но не настолько, чтобы идти за него на плаху.

— На плаху действительно не хочется, — ответил я спокойно. Братерский начал играть со мной — я чувствовал это.

— Мой вам совет: не морочьте голову, — сказал он. — Если власти захотят что-то скрыть — они скроют. Если там ничего нет, вы только потратите время. Вполне возможно, радиоактивный могильник существует лишь в вашей голове, а вот последствия могут быть вполне реальными.

Я задумался. Мысль о том, что люди умирают всё равно, посещала меня и раньше. Я мог не узнать о Филино и мог не заметить «Зарю». В сущности, ничего бы не изменилось.

— Если спецслужбы обратили на вас внимание, вам не дадут довести дело до конца, — продолжал Братерский. — Считайте, что вы уже проиграли. Если хотите мой финальный совет — переключитесь на что-нибудь другое. Ваш беспокойный мозг не даёт вам расслабиться, так бросьте ему другую кость.

В словах Братерского была очевидная истина. Я не предполагал, что уклон окажется настолько крутым. Я привык требовать чего-то от пресс-секретарей и обижаться на их медлительность, но я не рассчитывал, что на другом конце провода окажется капитан ФСБ, что так быстро сдастся Гриша, что аргументы будут настолько шаткими.

Разве я хотел идти против закона? Нет. Я ведь надеялся, что закон на моей стороне.

Подумав ещё, я ответил:

— Пусть капитан делает, что хочет. Я всё равно напишу. Но публиковать, возможно, не буду. Я забуду про статью на месяц и решу потом. Нет! Лучше пошлю экземпляр Скрипке. Да. Я пошлю ему статью и пусть он скажет мне, сколько там правды.

Братерский тюкал концом вилки измазанную в соусе горошину, словно играл в крикет. Он сказал с какой-то издевкой:

— На одном министерском совещании молодой сотрудник решил показать свою честность и публично признался в некоторых просчетах. Если бы он сделал этот с глазу на глаз, может быть, министр простил его честность, но в той ситуации вынужден был немедленно уволить. Остальные посчитали его дураком. Дурак он и есть.

— Это вы про меня? Да и ладно. Сначала мне нужно понять, чем занимается «Заря», а писать ли об этом и как именно — вопрос другой.

Я помолчал и добавил:

— Проблема в том, что я не могу ни писать, ни думать. Вот это действительно беда.

— Если это ваша единственная беда, я могу помочь.

— Как?

— Я знаю человека, который может вернуть вам… легкость мысли, что ли. Если вы не против прокатиться.

Не знаю, почему я согласился. Наверное, из чистого любопытства. Братерский раньше не обманывал ожиданий.

Мы вышли из «Марии», когда солнце уже наклонилось к горизонту, и тени домов заполнили промежутки улицы. Клумба на центральной площади полыхала желтым огнем. Я поехал следом за машиной Братерского.

* * *

Братерский привез меня к светло-серой многоэтажке, которая стояла у большого проспекта в ряду похожих домов, таких серых и облезлых, словно с их фасадов сняли скальп. Разномастные балконы напоминали скворечники для самозахвата земли.