«Полуфеодальный социализм»

Что собой представляет китайская социально-экономическая и политическая система? Еще задолго до смерти Мао Цзэдуна, а тем более до нынешнего периода самокритики мы характеризовали эту систему как «полуфеодальный социализм». Теперь эту оценку, по сути дела, воспроизводят сами китайские руководители.

Что значит «полуфеодальный социализм»? Чего там больше — феодализма или элементов социализма? Думаю, что это сочетание сродни сочетанию «полулошадь-полурябчик». Возможно, это прекрасная, но не вполне паритетная помесь. Так и в китайском гибриде: феодальные элементы сильно превалируют над элементами социалистическими. Например, политическая система. Сами руководители КНР признают, что в период «культурной революции» утвердилась феодально-фашистская диктатура. Но что общего может иметь такая система с демократией?

Нужно ясно отдавать себе отчет в тех огромных изменениях, которые произошли в Китае в последние два (из трех) десятилетия руководства страной Мао Цзэдуном. В первое десятилетие были заложены некоторые основы новой системы, которая обнаружила ряд преимуществ по сравнению с прежней, существовавшей при гоминьдане. Эта экономика в лучшие свои периоды, особенно в первые десять лет, содействовала успешному развитию производительных сил и более равномерному распределению материальных благ среди различных слоев и групп населения. Она несла в себе зародыш производственных отношений.

В то же время деформированная в результате режима личной власти китайская экономическая система обнаружила ряд органических пороков. Органических, стало быть, таких пороков, которые пережили своего создателя и теперь уже не связаны с деятельностью отдельных лиц, стоящих у руководства.

Первый самый очевидный порок такой системы — произвол в экономической политике, полнейший произвол в планировании развития всего хозяйства. Речь идет прежде всего о той вакханалии экономических решений, которая исходила от центральной партийной власти. В последний период жизни Мао Цзэдуна экономические решения принимались пресловутой «четверкой» или какими-то другими деятелями. И эти решения впоследствии были признаны ошибкой.

Выходит, дело не в лицах, которые стоят во главе партии, государства, управления экономикой, хотя, конечно, это имеет немаловажное значение. Дело в самой системе, которая по своей природе податлива произволу или, во всяком случае, не имеет гарантии в себе самой от экономического произвола. Она не может воспротивиться произволу, а быть может, даже сама порождает произвол. Почему? Да хотя бы потому, что оставляет свою судьбу на усмотрение небольшой группы руководителей. А эти последние — или из-за некомпетентности, или в интересах политической борьбы, или в интересах саморекламы — вертят штурвал экономического развития, куда вздумается.

Неверно, однако, думать, будто единственной проблемой китайской системы является произвол экономической политики. Нет, это просто то, что бросается в глаза. Ошибочность «большого скачка» с его грандиозными планами за семь лет догнать Великобританию по промышленному производству, в короткие сроки догнать и перегнать СССР и США, ошибочность политики «народных коммун», а тем более «культурной революции», когда вообще пренебрегали производством, — все это, очевидно, имело более глубокие корни. В сущности, это система, созданная искусственно, до того, как созрели производственные, экономические, интеллектуальные предпосылки. Поэтому она во много напоминает смирительную рубашку, накинутую на живое тело производства. Она тормозит, деформирует его естественное развитие, придает уродливый характер всем отношениям — и производственным и общественным.

В такой системе сильна тенденция к технологической и технической стагнации. Внутри самой системы нет стимулов для постоянного обновления технологии, для внедрения новой техники, для непрерывного внедрения достижений технического прогресса. Построенная по принципу «приказание — исполнение», эта экономика едва справляется с намечаемыми сверху планами экономического развития. У нее нет ни резервов, ни материальных средств, ни, наконец, побуждений постоянно совершенствовать технику, добиваться более высокой производительности труда.

Какие новинки науки и техники следует внедрять в практику?

И как это делать? План, спускаемый сверху, не предусматривает обновление технологии: такое обновление неизбежно нарушает выполнение текущих задач, так как связано с перестройкой технологии и управления. Единственным средством в этом случае является «подглядывание через забор» в другие, более развитые в научно-техническом отношении страны. На протяжении двух десятилетий главные стимулы технического прогресса шли из-за рубежа.

Но в условиях самоизоляции страны это был чрезвычайно ненадежный стимул. Все иностранное, даже иностранная техника (кроме, ядерной), было предметом осуждения. Закупки современной техники за рубежом занимали ничтожное место. Позднее новые китайские руководители, напротив, стали ориентироваться на постоянное расширение закупок новой техники, технологических процессов в зарубежных странах. Однако это не меняет сути проблемы: внутри самой экономики стимулы для научно-технического прогресса ничтожны. Здесь заложен какой-то ее органический порок.

Наконец, еще одна черта этой экономической системы — тенденция к самоизоляции. Любая экономика в наше время, если она хочет быть на современном уровне, не может развиваться без теснейших экономических связей с экономикой других стран, без участия в международном экономическом разделении труда. Китайская экономическая система на протяжении последних двадцати лет была практически изолирована не только в силу ошибочных политических решений. Она была изолирована и в силу собственной научной, технической и технологической отсталости, из-за неспособности выдерживать конкуренцию с более развитыми экономиками. Эти последние причины будут действовать еще длительное время.

Такая экономическая система предпочитает быть закрытой. Она боится непосредственных экономических связей, плохо выдерживает впрыскивание в нее зарубежной передовой технологии и ничего не может предложить взамен другим странам. Поэтому и внешняя торговля для Китая хотя и необходима с точки зрения военного производства и использования новой техники, но чрезвычайно затруднена. В сущности, Китай может предлагать другим странам только сырье, хотя он остро нуждается в нем сам и страдает от недостатка энергоресурсов.

Такова плата за изоляцию экономической системы в условиях современного мира, законом которого стала экономическая интеграция, будь то на капиталистической или социалистической основе.

Разговор о структурных реформах в управлении и хозяйстве КНР стоит начать с вопроса: что собой представляло китайское общество в демографическом отношении? Согласно оценкам специалистов, численность сельского населения составляет не 80 процентов, как считали раньше, а 87 от общего населения страны. Что касается городского населения, то оно сконцентрировано главным образом в 20 с лишним городах, численность населения которых перевалила далеко за миллион человек.

Как реагировало китайское руководство на эту проблему? Оно металось из крайности в крайность, все более демонстрируя неспособность создать эффективную и сколько-нибудь гуманную программу решения демографического кризиса, который одновременно является и продовольственным кризисом. На первых порах Мао Цзэдун и его окружение, которые больше всего упражнялись в критике мальтузианства, практически не осуществляли ограничения рождаемости. В годы «большого скачка» Мао стал рассматривать быстрый рост населения едва ли не как фактор прогресса. Особенно он рассчитывал на крестьянское население, которое не приходится кормить. Он видел здесь даровые рабочие руки, с помощью которых