— Так это ж моя основная специальность — трюки на мотоцикле, — улыбнулась она. — Я вообще-то профессиональный каскадер, так что никакой опасности. Но я бы без Антона не справилась — мотоцикл-то бросить пришлось, хорошо еще, что номера догадалась левые поставить. Я ему сразу позвонила, как только этот Невельсон вас в машину повел, на парковке у больницы еще.

— А я сорвался — и сюда, хорошо, что пробок нет. Ох, Клим Григорьевич разозлится… — добавил Антон.

— Если до сих пор не позвонил, значит, вы ему пока не нужны. И не думаю, что он будет сердиться, учитывая все обстоятельства. — Я неловко повернулась и охнула от боли в боку. — Кто видел, что у меня там? Глубоко?

— Прилично, — сказала Настя. — Мы едем обратно в Склифосовского, зашивать нужно.

— Это криминальная травма, они полицию вызовут, — сказал Антон, барабаня по рулю пальцами. — Скажите, что попали в аварию, выбирались через разбитое стекло — порез характерный, может, проканает.

— Я врачу Мельникова позвоню, думаю, он поможет.

И в этот момент позвонил Клим. Он звонил на мой мобильный, но в машине повисло какое-то напряженное молчание, как будто все ждали нахлобучки от строгого учителя.

— Ребята, не волнуйтесь, — пообещала я, — я вас в обиду не дам, вы мне жизнь спасли, — и ответила на звонок: — Да, дорогой.

— С тобой все в порядке? — обеспокоенным голосом спросил Клим.

— Да, все нормально. Еду домой.

— Странно. А твой водитель сказал, что ты еще из больницы не вышла, — и только тут я вспомнила о Володе. Черт, он ведь так и ждет меня на парковке!

— Он тебе звонил?

— А как же. Уже три раза. Беспокоится, не прислал ли я за тобой своего водителя, которого, кстати, тоже почему-то нет.

Я выразительно глянула на Антона, тот — на укрепленный на приборной панели телефон и хлопнул себя по лбу, потому что его аппарат стоял на беззвучном режиме, а на дисплее красовался пропущенный звонок от Клима.

— Клим, я тебе дома все объясню, — зачастила я. — Антон со мной, он меня везет домой… в общем, это не для телефона разговор. Приедешь вечером, и все обсудим.

— Чувствую, нам есть, что обсудить, — тоном, не предвещавшим приятной беседы, сказал Клим и сбросил звонок.

— Так, братцы-кролики, ждет меня сегодня нахлобучка от вашего хозяина, — сообщила я, убирая телефон. — Надеюсь, что в гневе он хотя бы управляем, иначе дело плохо.

— Вы ему только сразу всю правду выкладывайте, — тоном опытного человека посоветовала Настя. — Он вранья терпеть не может, совсем невменяемый становится. А вам сегодня точно есть что рассказать.

Доктор, лечивший Мельникова, был крайне удивлен моему появлению и обстоятельствам, к нему приведшим. Но швы наложил быстро, я даже не успела толком ничего понять.

— Повезло, что рана чистая, а край ровный, рубец будет тонкий и со временем побледнеет и будет практически невидим, — накладывая повязку, пообещал он. — В другой раз аккуратнее выбирайтесь.

— Надеюсь, что другого раза не будет, — пробормотала я, снова заворачиваясь в куртку Антона.

— Кстати, раз уж вы снова здесь, — доктор вымыл руки и достал из кармана бумажку. — Вот телефон сиделки, позвоните ей от моего имени.

— Спасибо вам.

Теперь оставалось только дождаться Клима и рассказать ему все, что случилось. И — надеяться, что эпопея с появлением Невельсона в моей жизни на этот раз окончательно закончилась. На всякий случай я еще раз позвонила оперативнику Власову, и тот сказал, что Невельсона поместили в санчасть Бутырской тюрьмы. Я почувствовала такое облегчение, словно добралась наконец до казавшейся недостижимой цели. Теперь — все.

Мы с Климом поженились в августе, скромно расписавшись в обычном ЗАГСе и обменявшись там кольцами в присутствии Аннушки, Эдуарда Михайловича Митрохина и моей бабушки, на чьем присутствии настоял жених.

Я познакомила их, как и собиралась, на концерте Светика, который, кстати, прошел с большим успехом. Ценители музыки забили зал театра до отказа, Светик был воодушевлен первым совместным выступлением на одной сцене с сыном, и Макар, хоть и ощутимо волновался, все-таки сыграл хорошо. Бабушка сидела на краешке кресла и, казалось, повторяла пальцами каждый пассаж, что исполнял Макар. В антракте я представила ей Клима. Эти двое сразу нашли общий язык, и сблизила их, разумеется, музыка. Как только Клим сказал, что играет на скрипке, бабушкино сердце рванулось ему навстречу, и они потом даже как-то сыграли дуэтом. Это было так красиво, что я, их единственная слушательница, прослезилась. Так что на процедуру бракосочетания не пригласить бабушку я просто не могла, Клим бы этого не понял.

Когда мы вышли из зала, бабушка, улучив момент, отвела меня в сторону и сказала:

— Вот только теперь я спокойна за тебя. Этот человек ни за что не позволит тебе натворить глупостей и никуда от себя не отпустит. Держись за него, Варвара, я чувствую, что с ним ты будешь очень счастлива.

— Интересно, с чего ты это взяла?

— Он чем-то напоминает мне твоего деда, — сказала бабушка, и я, присмотревшись, вдруг поняла — а ведь правда. — Так что помни мои слова и береги его.

Назавтра мы улетели на Крит, где провели неделю в тихой деревушке, с утра отправляясь на море. Акваланг я так и не освоила, к огорчению супруга, однако это не помешало нам провести время так, как мы мечтали.

Невельсону добавили срок и отправили отбывать его в колонию строгого режима.

Мельников, к всеобщему удивлению, вышел из комы, но пока остался в инвалидном кресле и довольно плохо говорил, хотя интенсивный курс реабилитации явно пошел ему на пользу. Я навещала его несколько раз, и он меня узнал, хотя связно выразить это смог далеко не сразу. Я по-прежнему оплачивала все, что было связано с уходом и реабилитацией, и Клим не возражал, хотя и одобрения не высказал.

Но самое странное заключалось в том, что все документы, которые я спрятала в ящике письменного стола новой квартиры, пропали. Я не знаю, взял ли их кто-то из рабочих, а наговаривать на невинных людей не хочу, но факт остался фактом — папка из стола исчезла. Но мне почему-то казалось, что это и к лучшему.

Зато я обрела наконец покой и любимого человека рядом. Каждое утро, просыпаясь, я смотрю на лицо еще спящего мужа и понимаю, как мне повезло. У меня теперь есть тот, ради кого я хочу утром вставать с постели.