– Флортье, позволь представить тебе Лу Холтцмана, – обратился к ней Джеймс. – Он живет в Соекабоеми и проделал сегодня, пожалуй, самый далекий путь. Лу – это моя невеста Флортье Дреессен.

– Очень рад, фройляйн Флортье, – проговорил господин Холтцман и крепко пожал ее руку. – Примите мои сердечные поздравления с вашей помолвкой! Яп, я надеюсь, ты простишь, что я приехал к тебе не один. Мой сосед тут недавно и никого не знает, и вот я подумал…

– Конечно, – воскликнул Джеймс и с улыбкой протянул руку навстречу новым гостям: – Добро пожаловать на Яву, господин…

– Господин Ааренс! – с радостью и удивлением воскликнула Флортье. Перед ней был ее попутчик с борта «Принцессы Амалии». – Какой сюрприз!

– Э-э-э… хм-м… да. В самом деле, – пробормотал господин Ааренс и неловко склонился над рукой Флортье. – Примите мои наилучшие пожелания, – проговорил он, выпрямляясь. Судя по его жалкому выражению лица, он не забыл Флортье, но даже не подозревал, на чью помолвку приехал.

– Мы познакомились во время плавания, – с улыбкой объяснила Флортье окружающим, – но после этого потеряли друг друга из виду.

– Так вот, – начал было господин Ааренс и поскреб свою неухоженную бороду. – Я хотел вам засвидетельствовать мое…

– Флортье!

Она поглядела туда, откуда донесся чистый, высокий голос, и улыбка медленно сползла с ее губ.

К ней с сияющей улыбкой подошла молодая женщина в облегающем платье кремовых, голубых и коричневых тонов, прекрасно гармонировавших с ее блестящими голубыми глазами и льняными волосами, которые были элегантно убраны и немного отвлекали внимание от мучнистого лица.

– Флортье Дреессен! Непостижимо! Я не поверила своим глазам, когда получила приглашение!

Флортье лишь заморгала.

– Ты не узнаешь меня? Это я! Эмма. Эмма Мерселиус. Мы вместе учились в средней школе в Леувардене. – Она взяла Флортье за руку. – Поздравляю тебя с помолвкой!

Флортье машинально ответила на ее пожатие и пробормотала витиеватую благодарность, потом потрясла руку господина, который возник возле Эммы.

– Мерселиус. Виллем Мерселиус. Дядя Эммы. Она сейчас приехала ко мне в гости. Очень рад, госпожа Дреессен, что наконец-то познакомился с вами. Я много слышал о вас. – В его маленьких глазках блеснуло любопытство и язвительный намек. У Флортье побежали по спине ледяные мурашки.

– Вот уж действительно, какая случайность, – снова затараторила Эмма Мерселиус, – что мы встретились здесь! Как ты жила и чем занималась, с тех пор, как мы с тобой в последний раз…

Голоса гостей в саду казались Флортье жужжанием мясных мух, летающих вокруг ее головы, все ближе и ближе. Под ногами зашаталась земля, желудок сжался в комок.

– Вы… вы, вероятно, ошиблись, – с трудом проговорила она пересохшими губами. – Возможно, мы в самом деле где-нибудь встречались. Но не там. Я никогда не училась в средней школе. Пожалуйста… пожалуйста, извините… – Она отвернулась, залпом допила шампанское и дрожащей рукой отдала бокал слуге. Потом неуверенными шагами пошла на веранду.

– Но я прекрасно все помню, – врезался ей в спину голос Эммы Мерселиус. – Ты еще тогда среди года…

Флортье шагнула через порог и услышала позади возбужденные голоса и звон разбившейся посуды. Она оглянулась, медленно, словно боялась того, что ей предстояло увидеть.

С искаженным от ярости лицом Джеймс держал за воротник господина Мерселиуса и что-то кричал ему по-малайски; Эду тоже что-то орал и пытался вырвать гостя из рук Джеймса; Мерселиус, красный как рак, визжал от страха. Потом к ним подскочил господин Бегеманн, схватил Джеймса за плечи и то ли уговаривал его, то ли приказывал ему что-то. На них смотрели остальные гости, кто с ужасом, кто с откровенным любопытством. Госпожа Бегеманн обняла Марлис ван Хассел, а госпожа Хоебакке прижала к себе испуганную Эмму Мерселиус. Какаду и попугай хлопали крыльями и издавали пронзительный клич, где-то визжала Дикси.

Глаза Джеймса встретились с глазами Флортье, и он тут же отпустил Мерселиуса, подошел к ней с каменным лицом и жестко схватил за локоть. Она покорно позволила увести себя в дом.

Он рванул дверь и втолкнул ее в комнату, так, что она чуть не упала. Плотно закрыл за собой дверь.

– Скажи мне, что все это ложь, – проговорил он, четко выговаривая каждое слово; она поняла, как трудно ему было оставаться спокойным. – Скажи мне, что это ложь – то, что я услыхал о тебе от Мерселиусов.

Флортье застыла на месте и лишь обводила глазами комнату. Это была спальня с кроватью, туалетным столиком и шкафом, почти спартанская. Вероятно, спальня Джеймса.

– Скажи мне, что это была лишь злая шутка этого Мерселиуса.

Флортье покачнулась, когда медленно, но неумолимо, из глубины ее души поднялись те воспоминания, словно волны черного океана.

– Отвечай! – словно удар грома, прозвучал его голос и вырвал ее из оцепенения. Она шагнула на свинцовых ногах к кровати, без сил присела на ее краешек и закрыла лицо руками.

Почти в такой же позе она сидела тогда на деревянном стуле; ее туго заплетенные, тяжелые косы лежали на белой блузке. Ей даже не пришлось напрягаться, чтобы вспомнить ту комнату. Картину маслом и географические карты на стенах, у двери – массивный шкаф со стеклянными дверцами, за ними – книги. По другую сторону двери – длинный коричневый комод и коричневый диван с низким овальным столиком. «Ваша успеваемость хромает, Флортье. Все учителя жалуются, что вы о чем-то мечтаете на уроках и постоянно забываете делать задания. Я хочу услышать, что вы сами можете сказать об этом, прежде чем вызывать в школу вашего дядю». У Флортье тревожно забилось сердце. Тетя Кокки и дядя Эвоуд разозлятся; ведь они заботились о ней, отправили учиться в Леуварден, в среднюю школу. Они выцарапали у Клааса Дреессена деньги на учебу, а все остальное – на книги, питание и проживание – добавили из своего кармана. «Вас что-то угнетает, Флортье? Вы чем-то огорчены?» Сквозь пальцы она осторожно разглядывала широкий письменный стол; на нем, между двумя фотографиями в рамке, лежали книги, папки, стопки бумаги.

Уютно откинувшись на обитую кожей спинку стула, сложив руки на полосатом жилете, облегавшем упитанное тело, ректор Альбертус ван Вик направил на нее внимательные, небесно-голубые глаза. Его подернутые сединой волосы были коротко острижены, а круглое лицо с бородкой, маленьким розовым ртом и острым, загнутым кверху носом всегда напоминало Флортье добродушного ежика. «Я готов вам помочь, Флортье, но это возможно лишь при условии, если вы расскажете мне, что с вами происходит». Еще никто и никогда в жизни не интересовался, что ее волнует или тревожит. Внимание, которое он к ней проявил, доброта, которую она видела на его лице, слышала в его голосе, развязали Флортье язык. Наконец-то есть кто-то, кто ее выслушает и прогонит все ее огорчения, словно назойливых мух! Она рассказала ему все. Как от нее отворачивались другие девочки, как тяжело ей было с ними общаться, хотя она очень старалась. Как она постоянно мечтала, что отец приедет и заберет ее, и она снова будет вместе с ним и братом. Как она боится, что окончательно забудет маму, ведь она умерла так давно; ей трудно припоминать ее голос, ее бледное лицо.