Поборников был определен не в кассационную инстанцию, рассматривающую приговоры районных судов, а в уголовную коллегию. Самый ответственный пост. Как и положено. Первое, что он сделал, это влепил одному бедолаге двадцать лет за убийство. Драка на улице, слово за слово, ссора, удар по голове, смерть... Конечно, убийца не должен вызывать ни любви, ни уважения. Но – двадцать лет... С подражанием покойному Струге, которого Поборников в душе боязливо боготворил, он переборщил. В тот же день адвокат убийцы отправил депешу в Верховный суд. А Поборникову председатель суда мягко подсказал:

– Все правильно, Петр Савельевич, все правильно... Но иногда все-таки изучайте дело до конца. И это... У меня в кабинете Уголовный кодекс есть. С комментариями. Не хотите почитать?..

Подсказать-то подсказал, но отписывать для рассмотрения Поборникову сложные дела почему-то не перестал. Ничего, ошибки есть у всех. Молодому судье нужно «обтереться», пообвыкнуться на новом посту.

И Поборников старался. Вскоре он понял, что всепрощение – его удел. То есть когда не он прощает, а когда – его. Это совсем неплохо, если учесть тот факт, что тесть иногда обращался с просьбами. И не только тесть. У судьи большой величины друзья подобной же величины образуются очень быстро. И дело пошло. В отличие от остальных судей мантию Поборников не снимал даже во время обеденного перерыва. И старался почаще бывать в коридорах суда. Чтобы запоминали в лицо все граждане, по той или иной причине прибывавшие в областной суд. И не путали с кем-то еще. Он – судья областного суда ПОБОРНИКОВ.

А между его кабинетом и кабинетом Заруцкого можно было смело ставить прямой телефон. Первый хорошо помнил, чьей поддержкой пользовался в момент назначения, а второй не забывал, чьей поддержкой можно будет воспользоваться в дальнейшем.

Там, где заканчивается закон, наступает хаос. И, когда правосудие подменяется понятиями, приходит горе...

Земцов едва не ошалел, когда услышал новость о том, что судья Струге скончался где-то на периферии от сердечного приступа. Он искал его две недели по всему городу. А нашел лишь тогда, когда стало очевидно поздно. Надежда разыскать утерянный общак рухнула, как карточный домик. Первое время он не понимал, что нужно делать. «Раскрутка» Тимура и его вандалов в СИЗО была настолько же призрачной, как и воскрешение судьи в отставке Струге. Все, чего смог добиться оперативник, это доказать причастность Тимура & Ко к убийству Салеха и Горца. На этом фронте «раскол» был полный. Вор, очевидно, не успел как следует проинструктировать своих людей, и они рассказывали Земцову все, что нужно и не нужно. Да, Тимур оплошал. Времени не было на толковый инструктаж. Оно все уходило на поиск все того же Струге. И вот теперь Тимур и еще восемь его отморозков ожидали в СИЗО очередного вывода для допроса или следственного эксперимента. Однако большего, чем признания в «мокрухе», добиться от них не удалось. В другой ситуации такая фраза звучала бы по меньшей мере странно. Но сейчас, когда так и не обнаружен общак, ситуация выглядела как наполовину наполненный стакан. Но это для следственных органов он был наполнен наполовину. Для Земцова же он был наполовину пуст. Что оружие, изъятое на даче Сома? Хорошо, конечно... Сколько жизней спасено! Но – общак... Раскрытие одного преступления породило другой «темняк». Причем на этот раз – по вине самих сотрудников милиции. И от закрадывающегося подозрения, что как раз этот «темняк» так и останется темным, Земцову было не по себе. Он не был человеком половинчатых мер. Смерть Струге вышибла из-под его ног почву. Он почувствовал, что находится в невесомости. Зайдя в кабинет, он вынул из сейфа оперативное дело под условным наименованием «Рефери» и вынес постановление о его прекращении. Судья неприкосновенен. И нельзя в отношении него проводить оперативно-розыскные мероприятия без соответствующей санкции. Но закон – что дышло. Исполняя его, что-нибудь да нарушишь. Впрочем, судья Струге в этом деле фигурировал совсем под другой фамилией. Но и само дело прекращено, и с надеждой разыскать Струге можно попрощаться.

А теперь – Пастор. Первым по времени, но вторым по значимости ударом, после убийства судьи, это был самый страшный удар. Ни вора, ни его прихлебателя Соху, как ни старались опера, завязать в узел не удалось. Точка. Эти двое напоминали двух баранов, которые, обратившись в человеческий облик, твердили одно и то же. «Я вор...» «Я вор...» «Но делов за мной сейчас нет...» «Неповинного мучаете...»

Самым страшным было то, что доказать их причастность к гибели милиционера, напарника Макса, было невозможно. Ну, и что с того, что их видели на месте их гибели? Ну, и что с того, что за ними гнались? В чем вина-то? Давайте теперь повесим на Пастора гибель всех ментов города. Он часто проезжает там, где иногда гибнут милиционеры. Умысел есть? Состав преступления есть? Ну, и пошли все на...

А на вопрос о причинах, которые толкали Пастора на поиск Антона Павловича Струге, тот некоторое время сидел неподвижно. И тут Земцов понял – есть!.. Но через минуту Пастор поднял на рубоповца добродушное лицо и сказал:

– Струге?.. Что-то не припомню. А где он сидел, Александр Владимирович?

И Земцов понял. Точка. Пастора и Соху, измотав нервы себе и им, выпустили из ИВС уже через трое суток. У ворот изолятора вора встречала кавалькада из двух десятков машин. Не было только транспарантов. Земцов долго ждал, пока оформят документы на освобождение. Ждал и в незаметной для окружающих ярости кусал свои седые усы. Когда же ворота распахнулись и из них вышли похудевшие и побледневшие за трое суток бандиты, он распахнул дверцу машины и пошел навстречу. Толпа отморозков мешала...

– Ну-ка, устройте здесь проверку паспортного режима... – процедил он сквозь сжатые зубы своим людям.

Уже через мгновение группа встречающих стояла в неестественных позах, опершись на кузова машин.

Земцов подошел к Пастору так близко, что почувствовал едва уловимый камерный запах. Воры в зонах и тюрьмах блюдут себя, но это тот запах, что не выветривается из них всю жизнь...

– Ты все равно будешь в зоне, – твердо, но тихо произнес опер. Он смотрел прямо в глаза вору, а тот даже не делал попыток их отвести. – И ты будешь гнить там столько, сколько я это позволю.

– Законы нужно соблюдать, начальник, – так же тихо прошептал Пастор. – Спроси своего Струге. Он тебе это подтвердит...

И, обойдя милиционера, направился к встречающим. Встречать и выходить навстречу закон не запрещает...

Земцов подошел к своей машине и еще долго смотрел на обнимающегося со своими бандитами Пастора. Он стоял и изо всех сил сдерживал себя, чтобы не выдернуть из салона автомат и не открыть огонь.

«Ты стар, Земцов... И немощен, как ребенок...»

– Конечно, этот подонок знает Струге, – прошептал он, глядя в окно машины. – И теперь я точно знаю, у кого общак...

– Что говорите, Александр Владимирович? – отвлекшись от дороги, спросил Макс.

– Работы, говорю, много, Макс. Но мы их все равно всех достанем. Всех. Обещаю.