– Хорошие новости? – спросил я.

– Это Роум. С Молли все будет в порядке. Пару месяцев ей придется несладко, но сейчас все хорошо.

Элли вернулась к кровати и села на край матраса. Взглянув на меня, она проговорила:

– Я устала, но в то же время не думаю, что смогу заснуть.

– Тогда у меня есть идея, – произнес я, и в темных глазах Элли вспыхнуло пламя.

– Да?

Она повернулась, а потом переползла через меня и коснулась губами губ. Когда поцелуй закончился, я обхватил ладонями ее лицо и прошептал:

– Сыграй для меня.

Элли удивленно отпрянула.

– Что?

Ощущая себя чертовым слабаком, я проговорил:

– Поиграй на рояле… для меня.

Удивление на лице Элли сменилось смущением, а потом я увидел сомнение.

– Хочешь, чтобы я сыграла тебе на рояле?

Я лишь коротко кивнул. Элли бросила взгляд на рояль, потом снова на меня.

– Что именно тебе сыграть?

– То, что играла прежде… «Kiss the Rain».

Она улыбнулась, и все мое смущение исчезло.

– Ты помнишь название? – проговорила она.

Я притянул ее лицо к себе, покрывая поцелуями щеки и шею, и прошептал:

– Я все помню. Каждую гребаную мелочь, случившуюся той ночью. Без исключения…

Безмерно удивив, Элли обвила руками мою шею и сжала меня в самых крепких объятиях на свете… И мне вовсе не хотелось ее отпускать.

Отстранившись, Элли проговорила:

– Вы в каждой частичке моего сердца, мистер Карилло, в каждой клеточке… – А потом резко поднялась с кровати, а я остался лежать там, как дурак, от потрясения потеряв дар речи.

«Что она имела в виду… Что я проник в ее сердце?»

Но я не успел это обдумать. Я услышал, что Элли села за рояль и, как в прошлый раз, проверила звучание клавиш. Она так и осталась обнаженной, загорелая кожа раскраснелась, а темные волосы ниспадали до талии.

Закрыв глаза, Элли положила руки на клавиши. И вступительные аккорды мелодии словно стрелой пронзили мне сердце. В мыслях возник образ моей женщины. Она нежно улыбалась, упершись подбородком в кулак, и глядела на меня большими карими глазами, как никто никогда не смотрел прежде.

Я просто жаждал начать творить.

Сердце бешено колотилось, ожидая, когда я сделаю набросок.

Когда Элли закрыла глаза, а на губах ее расплылась счастливая улыбка, я взял с прикроватного столика блокнот и карандаш…

И начал рисовать… очертания единственной скульптуры, на которую никогда не устану смотреть.

_______________________________

38 - Мой Бог (исп.).

39 - Антонио Канова – итальянский скульптор, один из наиболее значительных представителей неоклассицизма в западноевропейской скульптуре. Крупные собрания Кановы находятся в парижском Лувре и в петербургском Эрмитаже.

40 - Дедушка (ит.).

– Вот и все, ребята. Осталось лишь доделать информационные таблички и договориться с уборщиками, чтобы те полировали галерею до тех пор, пока она, черт возьми, почти не засияет!

Я стояла в центре художественной галереи в окружении своей команды. И с комом в горле смотрела на законченную выставку… Она выглядела просто потрясающе.

Скульптуры Акселя изысканно располагались на открытом белом пространстве. Они все стояли на разной высоте, и каждая работа прекрасно подсвечивалась цветными огнями или оттенялась неброским задним фоном. Это было путешествие. Путь, проложенный сквозь смесь мучительных эмоций скульптора… которому еще предстояло увидеть эту красоту… лицезреть свои душераздирающие творения, выставленные на всеобщее обозрение.

Команда сгрудилась вокруг меня, и раздались тихие аплодисменты. Мы все поздравляли друг друга с успешно выполненной работой. Но сзади вдруг раздался еще более громкий хлопок. Когда мы обернулись, из-за черных штор вышел Вин Галанти. По лицу его стекали слезы.

Он вернулся из Нью-Йорка как раз вовремя, чтобы попасть на открытие выставки, которое состоится всего через несколько дней.

– Вин! – позвала я, когда он проталкивался сквозь расходившуюся толпу.

Он тут же поспешил ко мне, прижав руку к сердцу.

– Мисс Лусия… У меня просто нет слов… – проговорил он, и в голосе его отчетливо прозвучало благоговение. А потом по лицу расплылась широкая улыбка.

– Я тоже очень довольна. Это моя лучшая работа.

Вин посмотрел на меня, во взгляде его светлых глаз читалась доброта.

– Эльпидио?

При мысли об Акселе я вспыхнула и ответила:

– Мне бы хотелось показать ему выставку сегодня вечером.

Вин мило улыбнулся. И я поняла, что он знал о нашем романе. Интересно, ему сказал Аксель?

– Может, он наконец-то прозреет, а? И поймет, что стоит всех этих усилий, – с надеждой произнес он.

Я глубоко вздохнула, молча разделяя надежду Вина.

Возможно, увидев все свои работы, выставленные в прекрасном оформлении, он сможет признаться братьям в том, что сделал… во всем…

Взглянув на часы на стене, я повернулась к Вину.

– Мне пора, Вин. Увидимся через пару дней на открытии?

Вин похлопал меня по руке, но ничего не сказал, слишком поглощенный выставкой. Он ушел вперед, но потом вдруг оглянулся и с нежностью в голосе произнес:

– С того самого момента, как мне прислали фотографию его скульптуры ангела, я знал, что он особенный. Не просто член банды, отбывающий срок. – Я увидела, как заблестели глаза Вина, и на меня нахлынули эмоции. – Когда я встретился с ним, он казался таким замкнутым, сломленным и обозленным на весь мир. Его скульптуры вызывали раздирающую сердце печаль… Но человек, которого я видел сегодня утром, изменился. Он вырезал мраморную скульптуру возле моей студии с видом на залив, и, я бы сказал, выглядел вполне мирным… возможно, даже счастливым.

Вин улыбнулся мне, давая понять, что знает: Аксель в эмоциональном плане изменился из-за меня… И я ощутила, как к горлу подступил ком.

– Вы видели, что он вырезал? Он отказывается мне говорить. Прячет работу под замком за пределами студии, да еще накрывает брезентом, так что я даже украдкой не могу на нее взглянуть, – проговорила я.

По лицу Вина расплылась широкая улыбка.

– Я видел… Но на устах моих печать молчания.

Я застонала от разочарования и, помахав Вину, схватила сумочку и выбежала за дверь.

Я добралась до студии Акселя в рекордно короткое время.