– Ты сам все это придумал?

Я кивнул, и Элли изумленно открыла рот.

– Они такие красивые, замысловатые.

Я почувствовал, как от ее похвалы вспыхнули щеки.

– И те, что на Остине, по большей части придумал я.

Элли покачала головой и улыбнулась.

– Значит, ты умеешь рисовать?

Я снова пожал плечами, и Элли, наклонившись, поцеловала меня в губы, а потом прошептала:

– Ты изумляешь меня. Каждый день я нахожу в тебе что-то новое.

Отстранившись, она снова заняла свое место, положив голову на сжатый кулак. Темные волосы, теперь перекинутые набок, спадали на плечо. Это был он. Тот самый образ. Элли в самом лучшем своем виде.

– Аксель, ты сказал, что медсестра говорила с тобой о татуировках?

Вернувшись в настоящий момент, я проговорил:

– Да… э-э… верно. Медсестра узнала, что я умею рисовать. Она рассказала врачам, психиатру, и они тут же записали меня на занятия по искусству. Сначала я разозлился. Я изучал экономику, и у меня получалось. Ост этим гордился, поэтому мне не хотелось ее бросать. Но с самого первого дня в этом классе что-то внутри меня просто щелкнуло. – Я уставился на висящие на стене инструменты. – Всю свою жизнь я был слишком занят продажей наркотиков и работой на банду, и даже не пытался выяснить, в чем могу преуспеть. Проведя десять секунд в этой комнате, я понял, что нашел свое занятие.

– Удивительно… – вздохнула Элли. – Скрытое благословение.

– Да… Я начал рисовать все, что мог. У меня хорошо получались наброски, но живопись мне не давалась. Но когда учитель, парень по имени Дэрил, принес глину, мы с ней отлично подошли друг другу. Вскоре я уже лепил скульптуры из глины, изливая в них всю свою злость. – Я рассмеялся, вспомнив выражение лица Дэрила, когда закончил свою первую работу. – Дэрил все больше и больше возился со мной, и несколько месяцев спустя спросил начальника тюрьмы, может ли он учить меня ваять из мрамора. На самом деле, меня это вовсе не интересовало. Но однажды он принес мне книгу с мраморными статуями. Я открыл ее на первой попавшейся странице. И в глаза мне сразу бросилась работа Антонио Кановы39…

– «Психея, оживленная поцелуем Амура», – перебила Элли, лицо ее оживилось, на щеках появился румянец.

– Да, – согласился я, а потом нахмурился. – Она тебе тоже нравится?

В ее темных глазах вспыхнуло волнение.

– Это для меня вторая любимая мраморная скульптура всех времен.

Элли покраснела от смущения, и я сузил глаза. Мне стало любопытно, какая же самая любимая, но что-то внутри удержало меня от вопроса.

– В любом случае, когда я увидел эту скульптуру, то посмотрел и на скульптора. На итальянца, работавшего с каррарским мрамором.

Я опустил взгляд. И внимание привлекли татуировки на руке – итальянский флаг и флорентийская геральдическая лилия.

Когда я разглядывал зелено-бело-красные полосы, по венам струилась гордость. Я испытал то же чувство, когда понял, что мужчина, изваявший ту скульптуру, тоже был итальянцем.

– Когда я смотрел на эту скульптуру, то чувствовал связь со своим наследием. А, кроме того, понял все, что скульптор хотел изобразить в своей работе. Я ни хрена не знал об истории Амура и Психеи, но по одной лишь этой скульптуре понял, что они любят друг друга… безрассудно. Я так много получил от этой статуи. Я сказал Дэрилу, что хочу попробовать, и ушел оттуда. В течение следующего года у меня было множество неудач. Дэрил хотел, чтобы я использовал современные инструменты, но я отказался. Я стал одержим Антонио Кановой, поэтому настоял, что буду работать тем же, чем и он. – Я фыркнул. – Оказывается, я не ошибся. Это дало мне преимущество, уникальность по сравнению с другими современными скульпторами.

– Но как вышло, что твои работы заметили? – спросила явно пораженная Элли. В ее улыбке ясно ощущалась любовь к подобной форме искусства.

– У Дэрила был друг, который знал Вина Галанти. И поэтому он сфотографировал мои скульптуры и отправил снимки другу, а тот переслал их Вину. Вскоре пришел запрос на посещение от Вина, вот и все. Он стал моим наставником, забрал скульптуры из тюрьмы и хранил их в своей студии в Нью-Йорке… а потом мне сообщили, что он выставил одну из них в музее «Метрополитен». Я просто взбесился. Мне никогда не хотелось показывать свои работы. Они были лишь моими. Моей виной, прошлой жизнью, всем.

– Но Вин все равно это сделал, – проговорила Элли.

Я покачал головой.

– Да, этот ублюдок поступил по-своему. И после этого все изменилось. Люди знали, кто я. По крайней мере, узнавали работу «Эльпидио». Само это имя внезапно стало известно в мире искусства.

– А Эльпидио? – спросила Элли. – Он был твоим…

– Nonno40… Маминым отцом. Я никогда его не видел, но…

И, как всегда, при мысли о маме все внутренности пронзило, словно кинжалом. Я с трудом сдерживался, вспоминая все то дерьмо, что окружало женщину, больше всего на свете желавшую, чтобы я преуспел в жизни. Но вместо этого все мои начинания вновь и вновь оканчивались провалом… Ее сын оказался просто эпическим неудачником.

– Querido? Ты в порядке? – мягко спросила Элли. В ее теплом взгляде светилось понимание. Она знала, о ком я думал. Но я все еще не мог говорить об этом… даже с Элли.

Не сейчас.

– Моя… мама все время рассказывала о Nonno. Она любила его. И говорила, что он хороший трудолюбивый человек. Я использовал итальянскую технику и каррарский мрамор, так что его имя казалось подходящим. А именем моего отца, черт побери, можно было лишь проклинать.

– Эльпидио… Оно и в самом деле отлично подходит, – пробормотала Элли. Я вдруг заметил, что теперь девушка смотрела на меня иначе.

Я откинул голову назад и спросил:

– Что?

Элли переползла через меня и уткнулась головой мне в шею. Она выглядела так, будто хотела что-то сказать, но почему-то сдерживалась.

– Ты стоишь намного больше, чем считают окружающие. И тебе следует гораздо сильнее верить в себя.

Я ничего не сказал; мы так и лежали молча. Через какое-то время я решил, что Элли заснула, но она вдруг проговорила:

– Я приложу все усилия, чтобы убедить твоих братьев увидеть, каким ты теперь стал.

Я застыл.

– Я не хочу, чтобы они знали о моих скульптурах.

Элли вздохнула.

– Знаю. Я не стану притворяться, что понимаю причины, но соглашусь… неохотно. Но остальное я все же попробую.

Услышав ее слова, я почувствовал, что сердце вот-вот разорвется в груди. Запищал мобильник Элли. В мгновение ока она вскочила с кровати и метнулась в другой конец комнаты.

Элли взглянула на экран, и на лице ее отразилось облегчение.