вы нам нужны, — позвал меня Тимур Автандилович, выглянув из кабинета.

— Я скоро.

— Не врите, — шепнул Бурченко.

— Через 10 минут.

Апакидзе удивился такому знаку равенства между 10-ю минутами и «скоро». Он вернулся в кабинет, захлопнув дверь.

— Теперь попробуйте меня переубедить, Родин. У вас меньше 10 минут.

— В чём предательство Ветрова?

— Попытка угона самолёта, — спокойно сказал Бурченко.

Это уже даже не смешно.

— То есть вы считаете, что Павел Ветров мог бы угнать самолёт, находясь в открытом море?

— Да. Помните, был эпизод у него с отказом двух двигателей? Так вот, они были попросту выключены им лично. Он падал, падал. Тем самым уходил ниже уровня обнаружения наших локаторов. Плюс облачность была. Вывел самолёт, но слишком высоко. Не рассчитал.

Большей ерунды в жизни не слышал. Кто же интересно Бурченко подсказал такую идею?

— А как же помпаж и пролёт самолёта рядом с ним?

— Никто самолёта не видел.

— Но помпаж был, верно?

Андрей Викторович расстроено выдохнул. Видимо, его версия о попытке угона рассыпалась

— Хорошо. В первом случае можно поверить в случайность. Но сегодня он подлетел очень близко к американскому авианосцу. Мало того, выполнил проход в непосредственной близости. Зачем?

Это в характере Ветрова и его друга Борзова. Безбашенные парни!

— И вы думаете, что он собирался сесть на палубу? Не смешите меня. Ему проще было долететь до Крита, Сицилии или Мальты. Американских баз куча!

— Но тогда бы мы очень быстро узнали о его бегстве. У нас везде есть резидентура.

— Хорошо. А стреляли в него в качестве приветствия?

Бурченко снова помрачнел. Может он хотел до меня достучаться, предоставив столь «убедительные» доказательства. Сомневаюсь, что столь серьёзному разведчику нужно моё одобрение. Тут нечто другое.

— Родин, вы слепы. Ваша привязанность к этим двум лётчикам затмевает вам взор. Вы в них видите подобие себя — людей, больных небом. Молодых, дерзких, спортивных и, что уж там, рождённых летать.

В чём-то он прав. Гера и Паша действительно отложились у меня в памяти, когда я ездил и отбирал лётчиков в полк вместе с Ребровым. И сейчас мне часто выпадает с ними летать.

Но голова у меня думает хорошо. Факты я сопоставлять умею. У Валеры в Афгане был чёткий план и поддержка со стороны. Он действовал не один. А здесь у Ветрова нет сообщников. Хотели бы американцы «пустить к себе на палубу» МиГ-29К, то сделали бы это. Стрелять зачем?

— Вы и меня косвенно вините?

— Нет. Вы скорее застрелитесь, чем Родину предадите. С вами в этом смысле скучно, — усмехнулся Бурченко, похлопав меня по плечу.

— Уверены, что Ветров вообще знает про предательство Валеры?

— Знает. Только тщательно это скрывает. Это сломает ему всю жизнь. А он больше самой жизни хочет летать. И не важно на чём, кем и где.

— Он советский офицер. Валера считал, что был недооценён командованием. Здесь такого нет.

— Будет, — махнул рукой Андрей Викторович и пошёл по коридору в сторону схода.

Умеет он дать пищу для размышлений и эффектно исчезнуть. Голова идёт кругом от размышлений.

Если Ветров со мной столь приветливо общался, то ему неизвестна моя роль в истории с Гаврюком. Надеюсь, этот факт Бурченко смог утаить.

— А вот интересно, как бы вы поступили сейчас в той ситуации с угоном? — вернулся Бурченко, чтобы задать главный вопрос.

— Валера — предатель. Окажись я снова там, в небе Афгана у него на хвосте, сделал бы тоже самое.

— Я у вас спросил не про Гаврюка.

— Так и Ветров никого из своих не убивал и самолёт противнику не перегонял.

— Это пока. Предпочитаю не доводить до этого момента и остановить его порыв на корню, — сказал Бурченко и ушёл по коридору.

Я вошёл в кабинет и попал в эпицентр очень жарких споров. Ребров водил указкой по карте, а Граблин выхватывал этот деревянный предмет у него из рук. Апакидзе, на удивление, сидел за столом и смотрел за разгорающимся спором.

— Вот и ты, Серёга. Давай их разнимать, а то драки не избежать, — сказал Тимур.

— Минуту давай выждем. Пускай наговорятся. Сам что думаешь?

Автандилович задумался. Два полковника продолжали спорить, как действовать в случае атаки американцев.

— Мы слишком много знаем об их тактике. Будто они не собираются нас удивлять, но такого быть не может. Что-то новое они должны применить. Будут это «Томагавки» или какие-то новые самолёты, средства РЭБ или корабли, разницы никакой. Мы же все их приёмы видели и знаем, — предположил Тимур, расстёгивая куртку комбинезона.

Я встал со стула и подошёл к карте. Апакидзе дал очень интересную мысль. Теперь я могу сослаться на его совет.

Американцы однозначно будут действовать как в операции «Каньон Эльдорадо». Других вариантов нанести мощный удар у них нет.

Ливийские военные объекты находятся под слишком плотной защитой средств ПВО. Вывести их из строя можно только временно. В этот момент и нужен массированный бомбовый удар. Использовать стратегические бомбардировщики рискованно. Ракеты «Томагавк» пока не так массово представлены на кораблях. Значит, только применение тактических бомбардировщиков. Не зря же они гоняли к нашим берегам Ф-111.

— Родин, ну и чего ты загораживаешь нам карту? — возмутился Граблин.

— Ага! Спорить мешаешь. Я почти доказал Дмитрию Санычу, что надо сковать их истребители прикрытия и нарушить работу самолётов «ХокАй», — добавил Ребров, намекая на аналогичный нашему Як-44 самолёт радиолокационного обнаружения Е-2.

— Вольфрамыч, это бестолково! Ничего они не сделают своими А-6 и А-7. Пробовали они ПВО гасить и бесполезно. Где-то с юга зайдут, — провёл Граблин по карте от границы Ливии и Чада в сторону моря.

Я уже говорил об этом Седову почти месяц назад. Только надо скомпоновать все мысли командиров и пускай они докладывают предложения вице-адмиралу. Их он быстрее послушает.

В кабинете возникла тишина. Я даже повернулся, чтобы удостовериться в том, что они не оставили меня одного. Поймав на себе пристальные взгляды, попытался понять чего от меня хотят услышать.

— Что-то не то сказал? — притворился я дураком.

— Нет. Мы и ждём твоего мнения.

— Моего? Сомневаюсь, что оно вам поможет, — продолжаю я набивать себе цену.

— Так, Родин! Не тяни резину в долгий ящик. Ты уже Седову что-то рассказывал по этому поводу. Намекни, а мы парни неглупые, его сориентируем, —