До Солонцов осталось совсем недалеко.

Коня в конечном итоге поборник привязал на длинном чембуре в густых зарослях, рядом с оврагом, где животному было чем перекусить. Он торопился – короткий день шёл к завершению, скоро начнёт смеркаться, и если бестий в темноте он отлично почувствует и сможет с ними драться, то вот увидеть, что именно они будут делать, уже не сумеет. А какой тогда смысл в его путешествии? Он ведь приехал именно затем, чтоб увидеть.

Ощущение чародейства становилось всё более отчётливым, но не ясным. То, что Роннар чувствовал, напоминало причудливую игру сфер, только не горних, небесных, а глубинных, смутных, даже, пожалуй, тёмных, никогда не знавших ясности и чистоты. Могущество этих чар впечатляло, страх или отвращение их близость не вызывала, но что же тогда с ними было не так? Принцу казалось, что предупреждение об их присутствии передаёт ему не воздух, а сама земля, и иногда останавливался, чтоб коснуться ладонью снега, вжать его в землю, почувствовать лучше.

Так, следуя подсказкам, накатывающим, как волны, он поднялся на холм, за верхней кромкой которого лес резко заканчивался, дальше следовал обрыв, а внизу было поле, которое в первый момент показалось Роннару свежевспаханным. Чуть позже он разглядел, что ничего подобного, просто на поле не было снега, и старой жухлой травы – тоже. Зато в поле были землянки, аккуратно крытые седым от инея дёрном, но ни над одной из них не поднимались дымки. Костёр там горел один-единственный – в самом центре поля, и вокруг него сидело примерно два десятка бестий.

Именно в их кругу вершилось какое-то глубинное чародейство, и поборника пробило мелкой дрожью от осознания того, что он внезапно наткнулся именно на то, что искал. Присев на самом краю обрыва, скрывшись за остатками поваленного ствола, Роннар стал вглядываться вниз, пытаясь разобраться в происходящем. Бестии сидели далеко, но видно было, как они поднимают руки, касаются ладоней друг друга, и земля отвечала этим жестам краткими и слабыми волнами дрожи.

Иногда существа из Опорного не касались, а просто напоказ встряхивали пальцами – на это земля не отвечала – или поднимались и переходили с места на место. Потом один из них встал и закружился вокруг костра, да так стремительно, что поборник аж шею вытянул. Он уже ждал, что вот-вот разлетающиеся полы длинной одежды коснутся огня. Но если одеяние в какой-то момент и пригладило пламя, то не подхватило его, и бестия кружился и кружился, выставив левую руку вбок, а правую – вверх, ладонью к небу (Роннар и сам не понимал, почему видит всё в таких подробностях). Остальные стали вскрикивать в такт и хлопать, словно аккомпанировали танцу. Во всём этом не было никакой музыки, но зато был ритм, такой могущественный и властный, что у поборника заныли зубы, и в висках застучало, хотя звуки едва до него доносились. Когда кружение завершилось, бестия просто уселся на место и тоже стал хлопать, а вскрики превратились в горловое гудение.

«Надо подобраться поближе», – сказал себе Роннар, но решиться на действие было трудно. Он знал, что двигаться по-настоящему бесшумно и незаметно не умеет, но всё же отправился – надо же было хоть попытаться разузнать, что они там делают. Поборник понимал, что спускаться прямо по обрыву – полнейшее идиотство, его заметят, а потому снова углубился в лес. Пришлось довольно далеко пройти вправо, чтоб добраться до той части холма, где вместо обрыва был просто крутой склон, густо заросший неприхотливыми низкорослыми деревьями. Они жили здесь, как большинство людей – пока живётся. Потом в какой-то момент земля поедет, обрушится, корни лишатся опоры, и без их поддержки рухнувший ствол умрёт. Но до той поры склон был для них добрым пристанищем, и жизнь продолжалась.

Прячась за каждой крупной преградой, Роннар с беспокойством слушал лес и свои ощущения – всё было тихо. Поднялся ветер – шурша голыми ветками, он должен был скрыть звук его шагов и тем самым помочь. Поборник добрался до края поля уже в предсумеречье, и сразу прижался плечом к одной из землянок. Они не теснились друг к другу, между ними было довольно много пространства, и это затрудняло задачу.

Роннар попробовал рукой накат, но тот оказался не настолько прочен, как хотелось бы. Скорее всего, вес его тела постройка выдержит, но находящиеся внутри бестии могут что-нибудь заподозрить. И хорошо, если просто вылезут посмотреть, кто это шастает по их крыше, но ведь ещё поднимут шум. Или – хуже того – умудрятся атаковать втихую, а ему из положения лёжа трудно будет отбиться сразу от нескольких врагов.

Самым поразительным было абсолютное безлюдье и тишина вокруг. Ни намёка на то, что тут кто-нибудь живёт – отсутствовали запахи дыма, приготовленной еды или хотя бы отходов, звуки голосов или шум переставляемых вещей, лай собак… Или кто может быть у бестий вместо собак?.. Кто бы это ни был, животные тут тоже отсутствовали.

Прокравшись между двух землянок, Роннар рискнул заглянуть в одну из них, но даже его обострённое в тот момент зрение не уловило внутри никаких признаков жизни. Жилище было пусто, и вряд ли в нём вообще жили, иначе где вещи и утварь, где покрывала, шкуры, или хотя бы запас дров? Только лапник, сложенный охапками. В недоумении поборник осторожно осмотрелся. Ни души. Он подобрался к одной из землянок внутренней части, осторожно выглянул из-за неё. Костёр всё ещё горел, но рядом с ним больше не было никого, ни единой бестии.

Роннар ждал за землянкой, долго. Казалось, он слушал даже кожей, впитывал всё, что могло предупредить его об опасности, но мир вокруг оставался спокойным и безучастным. Хотя бестии куда-то пропали, чародейство здесь всё ещё присутствовало, и сердце его таилось где-то у костра, а может быть, рядом с костром. Поборник чувствовал, что не стоит туда лезть, но всё же пошёл, потому что иначе получалось, что вся его дикая выходка была напрасна, и прав окажется кто угодно, но только не он. Ведь он уже что-то нашёл, как же теперь отступиться!

Костёр горел с поразительным упорством. Казалось, ему давно уже следовало умерить пыл, ведь за то время, что Роннар подбирался поближе, и пока краем глаза наблюдал за ним из укрытия, никто ни единой веточки туда не подбросил, а огонь всё так же бодр и ярок. Осторожно ступая по утоптанной, усыпанной сухой хвоёй земле, поборник подошёл к тому месту, где только недавно сидели странные бестии. Здесь лежали обрубки брёвен, так глубоко вошедшие в почву, что любому станет ясно – их тут положили давно. Вся кора с деревяшек стёрта – может, сразу была ободрана? Он нагнулся и прикоснулся к земле – сухая, как будто бы даже выдубленная солнцем, хотя этого не может быть, зима же на дворе, а до того была осень, дождливая и слякотная. Подумалось, что, допустим, тут от души поработал огонь, но Роннар отбросил это предположение. Костёр горел только в одном месте, похоже, его не переносили, и почва не была опалена.

Значит, дело в чародействе.

Поборник обошёл костровище по широкой дуге, не приближаясь к огню (мало ли что), и нагнулся снова лишь однажды – чтоб попытаться поднять с земли сумрачно поблёскивающую бляшку, начищенную до блеска. Она сперва далась, но за нею от земли потянулась тонкая цепочка, и вещичка вырвалась из пальцев, едва он попробовал разогнуться. Вырвалась – и улеглась на прежнее место. Удивлённый, Роннар выпрямился – и тут осознал, что не один.