только потому спрашиваю, – сказал Лазарь Соломонович, снимая халат, – что нахожусь в затруднительном положении. Может, ты сумеешь меня из него вывести.

– Конечно! – воскликнула она. – То есть не знаю, сумею ли, но что смогу, то все сделаю.

– Вчера стал разбирать вещи в сейфе, – сказал он. – Складывал туда не глядя, как в простой шкаф, и накопилось груда не пойми чего. И вот что обнаружил.

Он достал из кармана сюртука небольшой кожаный кисет, затянутый шелковым шнурком.

– Что это? – спросила Вероника.

Лазарь Соломонович развязал шнурок и вытряхнул из кисета содержимое. Словно капли росы сверкнули на его мягкой ладони.

– Как видишь, бриллианты, – сказал он.

Если б не сказал, Вероника увидела бы только ледяные искры.

– Бриллианты? – удивленно переспросила она. – Это Беллы Абрамовны?

– Нет, к сожалению, – усмехнулся доктор. – Вернее, к счастью. Я сам оторопел, когда увидел. И с трудом вспомнил, откуда сей мешочек у меня взялся.

– Откуда же?

Спросив, Вероника сразу прикусила язык. Бриллианты – вещь опасная, это же понятно. Из-за них могут и ограбить, и арестовать, смотря кому раньше станет о них известно, бандитам или чекистам. И конечно, Лазарь Соломонович не обязан отвечать на ее праздный вопрос.

– Когда ты здесь на кушетке разрезала поддевку на раненом, то распорола, наверное, какой-то потайной карман. Из него этот кисет и выпал. Я потом поднял, но были какие-то срочные дела, и машинально убрал его в сейф, не удосужившись взглянуть на содержимое. А теперь вот такое обнаружил.

Хотя Лазарь Соломонович не назвал имени раненого, Вероника сразу поняла, о ком он говорит. Сергей Васильевич был единственным, кому пришлось подавать хирургическую помощь прямо в терапевтическом кабинете доктора Цейтлина. К счастью, ранение, так напугавшее Веронику, оказалось не опасным – главное было извлечь пулю, что доктор и сделал. Правда, Лазарь Соломонович считал, что его пациент выжил по двум причинам: первая состояла в том, что Вероника остановила кровотечение и быстро довезла его до города, а вторая – в витальной силе, которая позволила раненому вынести болевой шок и большую кровопотерю.

Вероника вспомнила, как Сергей Васильевич сказал ей, когда шли через лес к границе, что он носит контрабанду в обе стороны. Тогда она удивилась: какую же контрабанду можно нести из Минска в Польшу, тем более у него один только небольшой сидор с собою? А вот что оказалось…

– Не знаю, как теперь вернуть этому господину его собственность, – заключил Лазарь Соломонович. – А сделать это надо, и поскорее.

Почему поскорее – понятно: и из-за щепетильности доктора, и из-за опасности, которую представляет собой хранение в частном доме бриллиантов, да еще неизвестного происхождения.

Он смотрел на Веронику так внимательно, что она отвела взгляд и пробормотала:

– Но я не знаю…

– Детка, – мягко произнес Лазарь Соломонович, – я и не утверждаю, что ты знаешь, где он теперь. Но простой жизненный опыт мне подсказывает: если наш бывший пациент в Минске, или объявится в Минске, то первым человеком, с которым он пожелает встретиться, будешь ты. Потому и прошу тебя: сразу же сообщи мне об этом, и я передам тебе этот его кошелек.

– Но почему мне? – все так же не глядя на Лазаря Соломоновича, возразила Вероника. – Если он объявится и я буду об этом знать… Я не знаю, но если, – поспешно уточнила она. – В этом случае я вам сообщу, и вы сможете с ним встретиться. Да он, думаю, и сам к вам придет за… своей собственностью.

– Прости, Вероничка, но я вовсе не горю желанием его видеть. И тем более принимать у себя.

– Почему?

Вопрос вырвался непроизвольно, однако слово не воробей, как известно.

– Потому что он человек опасный, – без тени страха или хотя бы волнения объяснил Лазарь Соломонович. – И дело даже не в том именно его занятии, из-за которого мне пришлось извлекать из него пулю. У таких людей опасность внутри, они себя ею питают, а уж занятие этому под стать всегда подберут. И всегда будут опасны для тех, кто чересчур с ними сближается. Вот я и не хочу сближаться – ни чересчур, ни сколько-нибудь вообще.

– А я хочу разве? – почти обиженно произнесла Вероника.

Ее не удивило заключение, сделанное доктором о человеке, которого он видел лишь в бессознательном состоянии. Справедливость этого заключения она признавала безоговорочно.

– Ты, думаю, хочешь, – кивнул Лазарь Соломонович. – К сожалению.

Она хотела сказать, что он ошибается, возмутиться даже, быть может. Но промолчала. Положим, она сама не знает, хочет ли видеть Сергея Васильевича. Но ведь размышляет об этом! Что-то ведь дрогнуло у нее внутри, когда…

– Хорошо, Лазарь Соломонович, – тихо произнесла она. – Если такое случится, я дам вам знать.

Он вышел. Вероника привела кабинет в порядок после приема. Это тоже было заведено у доктора Цейтлина непреложным образом: кабинет должен быть готов к новому рабочему дню сразу по окончании дня предыдущего.

«Теперь я просто обязана встретиться с ним? – подумала она, поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж, к себе в комнату. – Мне уже не колебаться?»

И почувствовала облегчение от того, что больше не надо искать в себе ответа на вопрос, хочет ли она встретиться с Сергеем Васильевичем.

Вопрос этот возник вчера. То есть, возможно, он существовал в ней и прежде, но прежде его бытование было подспудным, и она не позволяла ему подняться на поверхность ее сознания. Вчера же, когда Вероника возвращалась из керосиновой лавки и уже подошла к дому Цейтлиных на Богадельной, к ней подскочил беспризорник и потребовал заплатить ему за записочку. Может, она и не стала бы платить за записку неизвестно от кого, но мальчишка напоминал деревенских хлапчуков – в Багничах таких грязных и заморенных, впрочем, не было, – поэтому она отдала ему сдачу от керосина, получила взамен плотный конверт и поняла, от кого это послание, прежде чем достала его из конверта и прочитала.

«Вероника Францевна, – было написано твердым волнующим почерком на бумаге верже, – я теперь в Минске и был бы счастлив