– Я этого не говорил. В газетах так напишут.

– Откуда же газетчики узнают про отпечаток пальца? – поддел Воронова адвокат.

– Из неназваных источников, – не задумываясь, ответил следователь. – Этому делу десять лет, так что про палец мог знать кто угодно.

– Придется вам посидеть, – сказал Шнайдер своему подзащитному и вздохнул.

– Как посидеть? – Козодоев подпрыгнул на месте. – Вас зачем мой отец нанял? Чтобы я в тюрьму угодил?

– Сидеть-то совсем ничего, всего три недели.

– Адвокат, ты дурак, что ли? – перешел на оскорбления Сергей. – Сидеть-то мне придется, а не тебе. Я не хочу баланду на нарах хлебать. Ты давай, выдумывай что-нибудь, но меня отсюда вытаскивай.

– Я попросил бы вас быть сдержаннее в высказываниях, – заявил Шнайдер.

– Мама дорогая! Он меня учить будет! – завелся Козодоев. – Поезжай к отцу и передай ему, что мне такой адвокат даром не нужен. Товарищ следователь, с вами мой отец наверняка свяжется. Скажите ему, чтобы нашел другого защитника. С этого толку как с козла молока. Ни сигарет, ни подписки о невыезде. Дармоед какой-то!

– Подписка о невыезде зависит от меня, а не от защитника, – пояснил следователь. – Адвокат может хоть сто ходатайств подать. Я их просто проигнорирую.

– Давайте мы с вами поговорим о подписке. – Сергей воспрянул духом. – Что для этого нужно?

– Чистосердечное признание.

– На фиг надо! Никого я не убивал и ни в чем сознаваться не буду.

– На нет и суда нет! – спокойно проговорил Воронов. – Вернее сказать, суда не будет из-за сроков давности. Иначе тебя непременно посадили бы за убийство. Палец – исключительно веское доказательство. К тому же твой дружок Миша Быков у подъезда в день убийства стоял. Кстати, по поводу его суицида ты ничего не хочешь рассказать?

– Понятия не имею, на кой черт он с балкона сбросился. Так как мы поступим?

– Закончим протокол допроса, а завтра встретимся для предъявления обвинения.

– Я ничего подписывать не буду, – с вызовом бросил Козодоев.

– Нет и не надо! – не стал настаивать следователь.

К удивлению Сергея, протокол допроса подписал адвокат.

– Я ничего не пойму! Вы что, сговорились, что ли? – набросился он на Шнайдера. – Я же русским языком сказал, что ничего подписывать не буду! Какого черта вы тут свои закорючки лепите?

– Адвокат по закону обязан зафиксировать свое участие в проведении следственного действия, – сказал разгневанному клиенту Шнайдер. – Ваша подпись под протоколом допроса необязательна.

«Стоп! – осадил себя Козодоев. – Если им плевать на мою подпись, то и показания мои им не нужны. Зачем тогда я вообще им сдался? Завтра они подпишут нужные бумаги и отправят меня в тюрьму».

– Один момент! – произнес Сергей. – Предположим, я решил дать нужные вам показания. Какие гарантии, что меня выпустят домой?

– Мое честное слово, – ответил Воронов. – Других гарантий нет.

– Никакие показания давать не надо! – вмешался адвокат. – Мы потребуем у прокурора…

– Мама дорогая, давайте закончим этот балаган! – заявил Сергей. – Я уже не могу на тебя смотреть, Шнайдер. Скажи на милость, что ты у прокурора потребуешь? Он точно так же, как вы сейчас, бумажки подпишет, печать поставит и отправит меня на нары. Следователь, я вас прошу, свяжитесь с отцом, пусть он мне другого защитника подыщет и передачку организует. Я с утра ничего не ел. Мне бы еды и сигарет.

– Здесь передачи не принимают, – сказал Воронов. – Мои сигареты можешь оставить себе.

На этом допрос закончился. Следователь вывел Козодоева в коридор, передал конвоиру. Адвокат пробурчал что-то нечленораздельное вместо ободряющих слов и спустился по лестнице.

Откуда-то появилась огромная овчарка, подошла к Сергею и бесцеремонно обнюхала его.

«Сейчас как цапнет! – ужаснулся Козодоев. – Кто им позволил собаку без намордника выпускать? Беспредел какой-то!»

Овчарка посмотрела Сергею в лицо, нехорошо хмыкнула.

«Господи, – с замиранием сердца подумал Козодоев. – Она как человек ухмыляется. Никогда бы не подумал, что у собаки может быть такая выразительная мимика».

– Куда его? – крикнул конвоир.

– В шестую, – ответил кто-то из-за приоткрытой двери в канцелярию.

Конвоир довел Сергея до двери камеры, велел вывернуть карманы. Козодоев достал сигареты, поднял руки. Милиционер проверил его одежду, отобрал пачку, вытащил из нее три сигареты.

– Руки подставляй! – скомандовал он.

Козодоев сдвинул ладони. Конвоир раскрошил в них сигареты, сверху бросил пустые бумажные гильзы.

– Мне эти сигареты следователь дал, – с намеком сказал Сергей.

– Молодой он еще, вот и разбрасывается куревом. – Конвоир нашел на связке длинный ключ, вставил в замок, открыл дверь и скомандовал: – Вперед!

Сергей посмотрел на дверь и не понял, как входить в камеру. Створка была приоткрыта совсем чуть-чуть, на ширину цепочки.

– Герда! – позвал конвоир.

Овчарка, пристроившаяся вздремнуть на коврике, расстеленном в другом конце коридора, вскочила.

Козодоев без лишних напоминаний протиснулся в щель. Он попытался закрыть за собой дверь, но не смог. С внутренней стороны ручки не было.

«Господи, за что мне все это! – промелькнула у Сергея мысль, и его скорбные стенания тут же сменились вполне законным возмущением. – Этот гад конвоир меня без сигарет оставил. Завтра пожалуюсь следователю».

Козодоев обернулся. На него в упор смотрели полтора десятка арестантов.

«Если доживу до завтра», – холодея от ужаса, подумал он.

34

Камера, в которую угодил Козодоев, была довольно просторная, но темная. Шконок в ней не было. Для сна и отдыха предназначалось возвышение у окна, похожее на невысокую сцену. Около нее и примостился Сергей.

«Странно как-то, – размышлял он, прикрыв глаза. – Я иду в несознанку. По идее менты должны подсадить ко мне стукача, а его нет! Никто не лезет ко мне с расспросами, не хочет со мной познакомиться. Наверное, следаку действительно наплевать на мои показания. Завтра он предъявит мне обвинение, и я сяду в тюрьму до конца ноября. Ничего, выдержу! Зато потом для родителей смогу выдумать любую версию моего появления в квартире Бурлакова. Хотя нет, фигня! Для мамаши эта фамилия совсем не пустой звук».

Сергей услышал какое-то шевеление поблизости и открыл глаза.

Один из сидельцев, черноглазый приблатненный парень, решил спросить совета у самого авторитетного человека в камере, немолодого, тертого жизнью мужика, которого про себя Козодоев сразу назвал Углом от слова «уголовник».

– Послушай, что я тебе скажу, – назидательно ответил любознательному соседу Угол. – В ИВС как на кладбище, лучше помолчать, о своем подумать. Здесь не место для откровений.