— Не беспокойтесь, тетушка, — ответила пасторская дочь. — В моем случае деньги ни при чем. Уверяю вас, я меньше всего думала о его материальном статусе и отказала ему совсем по другой причине — теперь уже небезызвестной вам, так что, я полагаю, нет нужды повторяться. С вашего позволения, дорогая тетушка, вернемся к вашей истории. Коль скоро вас не волновала материальная сторона дела, и скромный достаток вашего избранника с вашей стороны не вызывал протеста — что же тогда помешало вам соединить свои судьбы? Вы говорили — он любил другую женщину?

— Да! — с тяжелым вздохом отозвалась мисс Брэнуэлл. — В этом-то и состояло главное препятствие нашему союзу.

— Вы в самом деле убеждены в этом, тетя? — серьезно спросила Шарлотта. — Иногда манеры поведения джентльменов истолковываются дамами неверно. Да и сами джентльмены, вероятно, не всегда оказывают видимое предпочтение особам, которые в действительности пленили их воображение. Не так ли, милая тетушка?

— О, нет, дитя мое! Если б так… Но в данном случае не может быть никакой ошибки. Впрочем, если допустить, что он все же сделал бы мне предложение, хотя на деле, как я уже говорила и утверждаю теперь — это было невозможным… И тем не менее если предположить подобный вариант, то, полагаю, я бы ответила отказом.

— Отказом?

— Именно.

— Но почему? Ведь вы его любите!

— Но не он — меня! Я слишком его люблю, чтобы делать его несчастным на всю жизнь.

— А вы убеждены, что с той другой женщиной он обрел бы счастье?

— При жизни она дарила ему счастье. Я знаю это.

— При жизни? Стало быть…

— Да, дорогая. Она почила с миром.

— Милая тетушка, коли это так, никто вас не осудит, если вы решите сделать попытку устроить свою судьбу! Мы все будем бесконечно рады за вас!

— Благодарю тебя, моя прелесть, но это невозможно. Я слишком чту память усопшей. На то есть свои особые причины, главная из которых состоит в том, что я любила ее. Она была слишком дорога мне, чтобы я могла когда-либо позволить себе играть ее чувствами; скорее уж я поступилась своими!

— Вы были так привязаны к этой женщине, милая тетушка?! Сказать правду, я ошеломлена! Она была вашей лучшей подругой?

— Подругой? — переспросила мисс Брэнуэлл с внезапным неизъяснимым волнением, будто спохватившись о своей излишней словоохотливости, но, быстро взяв себя в руки, добавила уже спокойнее: — Что ж, можно сказать и так.

— Не знаю, что и ответить на это, милая тетушка! — с чувством отозвалась дочь пастора. — Я преклоняюсь перед вашим благородством. В самом деле, лишь поистине благородная женщина способна столь самоотверженно и беззаветно пожертвовать собственным счастьем ради счастья подруги.

— А кто тебе сказал, что я жертвовала своим счастьем, дорогая? Что до меня — я вовсе так не полагаю. Напротив, я была рада за них.

— Это лишь доказывает ваше величайшее благородство, милая тетушка. Как бы мне хотелось пусть даже самую малость походить на вас!

— Что ты, что ты, моя дорогая! — отмахнулась мисс Брэнуэлл. — Ни тебе, ни твоим сестрам я не желаю той жаткой участи, какая постигла вашу непутевую тетку! Уповаю, ни одной из вас не доведется изведать тех мучительных душевных терзаний, что выпали на мою долю! Один Бог знает, что мне пришлось пережить за все эти годы! И тем не менее я ни о чем не жалею; коль скоро мне бы пришлось начать свою жизнь заново, мне думается, я прожила бы ее точно так же, ничего не меняя.

— Стало быть, вы удовлетворены своим жребием, тетушка?

— Лучше сказать, я принимаю его для себя; но я нипочем бы не согласилась принять его ни для кого другого. Думаю, я никогда бы себе не простила, если бы мне достало жестокости разрушить их счастье. И в таком случае все мои нынешние печати и терзания перешли бы в иное качество и стати бы для меня мучительнее во сто крат. Но довольно об этом, моя дорогая! Я лишь надеюсь, что этот наш разговор послужит тебе на пользу.

— И я надеюсь, тетя. Могу я теперь идти?

— Конечно. Ступай. Но помни: то, что ты нынче услышала от меня, должно остаться строго между нами! Ни одной живой душе ни в коем случае не дозволено прознать о подробностях нашей беседы — особенно это касается твоего отца. Ты все поняла, дитя мое?

— Что ж! Воля ваша, тетушка, — ответила Шарлотта с достоинством. — Я никому не проболтаюсь.

— Я полагаюсь на твою деликатность! — заключила мисс Брэнуэлл, с трудом подавляя неимоверное внутреннее волнение, которое, вопреки ее титаническим усилиям совладать с собою, все же отчаянно прорывались наружу.

Беседа с тетушкой оставила в сердце Шарлотты глубокий след. Неожиданная исповедь потрясла девушку до глубины души. В самом деле: кто бы мог подумать, что столь хрупкая, невзрачная особа, какой была (или мнилась) мисс Брэнуэлл, вот уже который год ведет титаническую борьбу с тайной склонностью собственного сердца! Это казалось просто невероятным.

Шарлотте невольно вспомнилась далекая пора детства, когда в их мрачном, уже облюбованном Смертью жилище неожиданно появилась новая обитательница — строгая, чопорная тетушка с целым букетом всевозможных странностей, отличающих типичную уроженку южных краев. Неужели эта хилая неженка, панически боящаяся простуды, беспокойно сновавшая взад-вперед по каменному полу пастората в своих форменных калошах, оказалась способной изо дня в день самоотверженно подавлять в себе свое бунтующее естество, постоянно гасить пламенные устремления своего сердца, с непостижимой безжалостностью вонзая в него острый клинок холодного разума! Поистине жестокая, мучительная пытка!

С той поры мысли Шарлотты довольно часто вращались вокруг тетушкиных злоключений. Иногда пасторскую дочь одолевал соблазн поведать обо всем сестрам, но данное ею обещание хранить тайну удерживало ее от подобного шага.

Что до самой Шарлотты, то назидательная беседа с тетушкой окончательно уверила девушку в разумности ее отказа Генри Нассею. Пример мисс Брэнуэлл стал для ее племянницы совершенным образцом достойного поведения и, кроме того, вдохнул в нее могучие свежие силы.

Эти новые буйные силы, что неожиданно всколыхнулись и поднялись в сознании Шарлотты Бронте, придали девушке мужества и решительности в борьбе с дальнейшими жизненными невзгодами. Теперь она почувствовала себя вполне готовой к тому, чтобы вступить на новую стезю, к избранию которой настойчиво призывал ее непреклонный моральный долг. Шарлотта вменила себе в обязанность принять на свои хрупкие плечи нелегкую службу гувернантки.

Впрочем, ее младшая сестра Энн отнюдь не намеревалась уступать старшей ни в решительности, ни в силе воли и очень скоро выразила желание последовать ее примеру.

* * *

Итак, обе юные барышни — Шарлотта и Энн Бронте безотлагательно взялись за составление объявлений в поисках достойной работы. Разумеется, ни на что особенное касательно избранного ими поприща они не надеялись. Ведь любое солидное английское семейство отдавало предпочтение гувернанткам, наделенным достаточно глубокими познаниями в различных профессиональных областях, тогда как ни одна из скромных пасторских дочерей не обладала набором всевозможных accomplishments[15](включающих, помимо безупречного владения общими преподавательскими дисциплинами, наличие совершенного мастерства в целом ряде вспомогательных предметов, таких как рисование, пение, немецкий и итальянский языки), считавшихся непреложной нормой умственного багажа образцовой гувернантки. Барышни Бронте превосходно понимали свою очевидную уязвимость в этом отношении и отнюдь не рассчитывали на то, что их ожидает роскошная, беззаботная жизнь в приличном респектабельном семействе.