Должно быть, это понимают и Лия с Флинтом, поскольку, зайдя в новый туннель, мы все переходим на бег.

– Далеко ли до выхода? – спрашиваю я. Мой телефон вибрирует в кармане блейзера, сообщения приходят на него одно за другим. Но я игнорирую их, потому что земля продолжает ходить ходуном.

– Еще около двухсот ярдов, – говорит Флинт.

– Мы успеем добежать?

– Само собой. Мы… – Он осекается, когда из-под земли доносится низкий гул и она сотрясается еще сильнее.

У меня слабеют ноги, я начинаю спотыкаться, и Флинт, сжав мою руку выше локтя, быстро тащит меня вперед.

Лия перед нами бежит еще быстрее, хотя я не понимаю, как такое возможно, если учесть ту скорость, с которой движемся мы с Флинтом.

Наконец пол под нашими ногами начинает идти вверх, и меня охватывает невыразимое облегчение. Мы уже почти добрались до выхода, и пока туннели не рушатся. Еще двадцать секунд – и показывается дверь. В отличие от той двери, через которую мы вошли, эта покрыта рисунками, изображающими драконов, волков, ведьм и, как мне кажется, вампира на сноуборде.

Рисунки выполнены в стиле граффити с использованием самых разных цветов. И у них совершенно офигенный вид. Как-нибудь в будущем – когда земля не будет ходить ходуном под моими ногами – я остановлюсь, чтобы ими полюбоваться. Но сейчас я жду, чтобы Лия набрала код – 59578 (на сей раз я стараюсь ничего не пропустить), – и мы трое, распахнув дверь, вваливаемся в просторный чулан для хранения принадлежностей для занятий изобразительным искусством.

Как только дверь закрывается за нами, землетрясение стихает. Флинт отпускает мою руку, я облегченно вздыхаю, наклоняюсь и пытаюсь перевести дух.

Наконец отдышавшись, я выпрямляюсь и вижу, что, во-первых, ассортимент художественных принадлежностей здесь весьма широк, во-вторых, дверь класса широко открыта, а в-третьих, в ее проеме стоит Джексон с совершенно каменным лицом.

У меня екает сердце, когда я замечаю его сжатые кулаки и неистовую ярость, пылающую в глубине черных глаз, – не потому, что я боюсь, а потому, что мне очевидно, что страх только что испытывал он сам.

Несколько долгих секунд никто ничего не делает и не говорит, только Лия смотрит то на Джексона, то на меня, и в ее взгляде я различаю лукавство. Затем, сказав: «Не беспокойся, дорогой, я в полном порядке», – гладит его по не прочерченной шрамом щеке и, пройдя мимо него в дверь класса, закрывает ее за собой.

Он даже не смотрит на нее – его глаза, темные и пустые, прикованы к Флинту. Тот картинно закатывает глаза и говорит:

– Они обе в полном порядке. И можешь меня не благодарить.

Джексон не отвечает и вообще не издает ни звука. Но сейчас, после реплики Флинта, вид у него делается уже не просто взбешенный, а такой, словно сейчас с ним либо случится удар, либо он совершит массовое убийство.

– Убирайся, – рычит он.

– Я и не собирался тут оставаться. – Однако Флинт не сдвигается с места ни на дюйм, а продолжает стоять передо мной, пытаясь заставить Джексона опустить глаза.

– Отодвинься, – приказываю ему я и, когда он движется недостаточно быстро, отталкиваю его.

Мгновение мне кажется, что сейчас он остановит меня, но Джексон издает тихий рык, и Флинт отступает назад. Это злит меня еще больше. Я понимаю, что Джексон боялся за меня, но это не дает ему права вести себя как психопат.

– Ты действительно в порядке? – спрашивает Джексон, когда я делаю шаг вперед.

– Да, в полном. – Я пытаюсь оттолкнуть его, но в отличие от Флинта Джексон неподвижен как скала. Он просто стоит на моем пути, и его темные глаза, неотрывно глядящие на меня, полны гнева… и чего-то еще, хотя я не могу понять чего. Что бы это ни было, у меня возникает такое ощущение, будто я газированный напиток, который слишком сильно встряхнули. Но сейчас мое внимание сосредоточено на охватившей меня злости, и я не хочу отвлекаться на остальное.

– Я говорю тебе держаться подальше от Флинта, а ты спускаешься с ним в туннели? – вопрошает Джексон.

Не стоило ему говорить мне такое теперь, когда мою кровь все еще переполняет адреналин, вызванный землетрясением. Но то, что несколько минут назад я была сама не своя от ужаса, вовсе не означает, что я смирюсь с попыткой Джексона наехать на меня. И диктовать мне, что делать.

– Сейчас я не стану об этом говорить, – отвечаю я. – Я опаздываю на урок, на который мне совсем не хочется опоздать, и у меня нет времени на это ваше позерство. – Моя злость направлена сейчас не только на Джексона, но и на Флинта.

– Это не позерство, Грейс. – Джексон тянется ко мне, но я отдергиваю руку прежде, чем он успевает ее взять.

– Как бы ты это ни назвал, это скучно и глупо, и с меня хватит. Так что дай мне пройти на урок, пока я не забыла, что я пацифистка и не двинула тебя кулаком в лицо.

Не знаю, какое из этих слов потрясает меня больше – «двинула кулаком» или «пацифистка». Но прежде чем кому-то из нас удается в этом разобраться, в разговор включается Флинт:

– Иди, Грейс. Скажи ему, чтобы он отвалил.

На сей раз рык Джексона звучит ужасающе – и так громко, что группа учеников и даже учительница с другой стороны двери замолкают. Ужас, просто кошмар.

Я резко разворачиваюсь и смотрю на Флинта:

– А ну заткнись, или я сотворю что-нибудь ужасное и с тобой. – Затем опять поворачиваюсь к Джексону: – А что до тебя, то дай мне пройти, или я вообще перестану с тобой говорить.

Поначалу Джексон стоит неподвижно. Но, кажется, это связано с изумлением (оно ясно написано на его лице), а вовсе не с желанием дать мне отпор.

Однако в конце концов он поднимает руки и отступает в сторону, как я и просила.

– Спасибо, – уже тише говорю ему я. – Я ценю, что ты беспокоился за меня. Правда ценю. Но сегодня первый день моей учебы, и мне надо идти на урок.

И, не дожидаясь его ответа, я прохожу мимо него и вхожу в класс, где все – даже Лия и учительница – смотрят на меня.

Что совсем меня не удивляет.

– Грейс! Берегись!

Я поворачиваюсь на голос моей двоюродной сестры – первой девушки, которая заговорила со мной после того, как пять часов назад я напустилась на Джексона и Флинта, – и успеваю заметить летящий мне в голову баскетбольный мяч. Я отбиваю его и сжимаю губы, чтобы не вскрикнуть от боли в руке.

Странно, что отбить в сторону мяч оказалось так больно, но тот, кто бросил его, вложил в бросок всю свою силу. У меня болит вся рука до самого плеча – я и не подозревала, что такое возможно.

– Какого черта? – кричит Мэйси, обращаясь ко всему спортзалу, и подбегает ко мне. – Кто бросил этот мяч?

Никто не отвечает.