несколько гусаров, подхватив корнета, понесли его на улицу. Граф молча проводил процессию. Потом пропустил еще пару человек. Старика обер-офицера, который поддерживал раненого, прыгавшего на одной ноге.

В конюшне больше никого не осталось. В помещение вошли вахмистр с юнкером и пустым ящиком под револьверы. В полной тишине они остановились и разошлись в стороны, давая выйти на свет Ивану. На пороге он замер, почувствовав внезапную слабость, остановился и ухватился рукой за врытое в землю бревно.

Снег заскрипел. Кто-то к нему стремительно приближался. Граф отвел взгляд от кровавых натоптанных следов и посмотрел прямо перед собой.

Казак. Кто же еще.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом пластун спросил:

– Не ранен?

Иван Матвеевич мотнул отрицательно головой и начал заваливаться.

– Лекаря! Где ты, черт рыжий?! – Казак резко распрямился, ища взглядом ночного собутыльника.

– Здесь! – Доктор дыхнул перегаром и засуетился. Вдвоем они усадили поручика на снег. Тот прижался спиной к столбу. Доктор провел быстрый осмотр, удовлетворенно хмыкнул, распрямляясь.

– Цел поручик. На-ка дыхни, – сказал он и сунул под нос открытую банку соли. – Жить будет. Я к следующему, господа. Двое раненых, один убитый. Жаль драматурга, – уже на ходу сказал он, оборачиваясь, – так драму и не написал! Не успел, голубчик. А планы-то строил, планы!!!

– Ну как ты? – тревожно спросил казак. Граф поднял голову. Кивнул.

– Мне легче, Николай Иванович. Легче! Словно отпустило что-то.

– Легче? – усомнился пластун, решив, что не расслышал, а поручик просто бредит.

– Легче, – кивнул головой граф и поник. – И Малика, кажется, ушла навсегда.

17.1

Две телеги и два десятка донских казаков ждали за взгорком. План был нехитрый. К восходу занять исходные позиции. Когда муэдзины созовут правоверных на молитву, два эскадрона гусар ударят по тылам османов. Не ввязываясь в серьезную рубку, главное – по возможности разогнать кавалерийские табуны. После этого плавно, не сбавляя галопа, поворачивают и ведут преследователей на спрятанный в балочке еще один эскадрон.

После поднявшейся стрельбы наши телеги разгоняются в сторону самой крайней с левой стороны турецкой заставы, стерегущей левую тропу к Шипке. Столетовцы ни разу не атаковали отсюда, и я надеялся на турецкое разгильдяйство. Воины любой армии за полгода спокойной жизни невольно расслабляются, а уж нападения с тыла совсем не ожидают. Захватить эту заставу нам не нужно, требуется только провести фуры через нее, и, желательно, без потерь.

Ящики с патронами и несколько бочонков пороха были плотно укрыты турецкими шинелями с завернутыми в них турецкими сапогами, мешками с мукой, ячменем и овсом. Случайной пули можно было не бояться. Три охотника из молодых казаков согласились идти с нами. Двое на одной фуре и один вместе с Суздалевым. Я должен был изображать турецкого верхового офицера.

Солнце еще не поднялось над горами, когда эскадроны подняли панику у османов. Редкая беспорядочная стрельба показывала – атаки тут не ждали. На заставе тоже задвигались. Несколько солдат, свернув молитвенные коврики, залезли на брустверы с обеих сторон от тропы. Старались рассмотреть, что там, у них в тылу, происходит. Мы с казачьим урядником по рыхлому снегу забрались на последнюю горку перед долиной и с вершины пригорка осторожно наблюдали за ними. Офицер приказал заседлать его скакуна, видно, хотел узнать, что случилось. Это нам на руку. Подождем. Пальба удалялась, особо не усиливаясь. Рассмотреть что-то из-за особенностей местности было невозможно. Полагаться можно было только на свой слух. Вон наконец офицер порысил куда-то в центр турецких позиций. Так, еще немного – и начнем. А лошадка у турка хороша. Арабской породы. Как такую красавицу на заставе держат, это же вызов пластунам. Если все пройдет удачно, обязательно лошадь нужно увести. Такую отцу подарить не стыдно. Себе-то я кабардинца оставлю и назову его Терик. Тут и намек на его происхождение, и риск, без которого пластуну не обойтись. И цвет его масти. Хорошее имя я придумал.

Спустились к своим, шепча молитвы.

– С Богом! Оборони, матерь Божья! Трогай.

Возничие в красных фесках начали разгонять фуры. Иван что-то крикнул, но я не расслышал, только перекрестил скрывающиеся за холмом повозки. Урядник скомандовал:

– По коням, станичники. – Два десятка лихих рубак взлетели в седла, горяча себя и своих коней, настраиваясь на боевой кураж. Фуры начали разгоняться, через мгновенье они скроются, но зато их увидят с заставы, а чтоб услышали, мы постараемся.

– Урядник, чтоб все натурально было. Только задницы нам не продырявь!

Тот только махнул рукой, мол, сам не подставься. Скомандовал казакам, те вразнобой стали палить из карабинов в воздух, свистеть, улюлюкать.

У турок должна сложиться картинка, что за повозками единоверцев гонятся казаки. Пока османы будут заняты казаками, фуры прорвутся под защиту столетовских постов.

– Ну, хлопцы, до побачинья, настал мой черед, – перекрестился я и поклонился казакам. Затем послал Терика вперед. Когда меня увидели противники, повозки были шагах в ста от меня и шагах в трехстах от заставы. Немного рановато. Развернув коня, я поднял его на дыбы и сделал несколько выстрелов назад в воображаемых преследователей. Теперь к повозкам. Обогнать, привлечь внимание. Казаки появились и вели себя как и должно в погоне за легкой добычей. Двое стояли в рост на седлах и рисовали круги своими шашками. Жалко, солнце еще не выглянуло. Под солнцем это выглядит очень устрашающе.

Турки, сгрудившиеся возле дороги, узрев грозных противников, стали разбегаться по обе стороны, прячась за мешки с песком и каменные глыбы. Им было неуютно, так как в такой диспозиции за их спинами были столетовцы. На Шипке, видно, сыграли тревогу, и ручейки стрелков спускались к своим позициям. Казаки стали забирать влево, уложили лошадей и открыли прицельный огонь. Я обогнал повозки, взмахнул руками, левую ногу сунул под седло, одновременно откидываясь на спину. Убит, а значит, и внимание можно не обращать. Застава позади, но начался крутой подъем, и скорость упала. Возничие вовсю хлестали бока лошадок.

Хватит придуриваться, пора воевать. Ожил, скинул чалму с красной феской. Достал из-за пазухи папаху – не хватало, чтоб свои подстрелили. Рванул револьвер. Спрыгнул наземь, разрядил в спины турок, отметив с удовлетворением пару попаданий. Выдернув винтовку, хлестнул кабардинца, схоронился за камнем. Нужно оглядеться. Фуры медленно, но поднимались. Двое наших донцов вели лошадей под уздцы, граф с молодым казаком залегли в камнях. Показал, чтоб поднимались поодиночке. Перезарядил все, что было, побежал вверх до следующего укрытия. От центра османских позиций споро приближалась колонна пехотинцев численностью примерно около полка. Донские казаки, не переставая вести огонь, по трое начали отходить на безопасное расстояние. Казалось, они перестраиваются для новой атаки.