«А ведь он красив», – подумала я впервые, скользя по его чертам лица взглядом. Да, жесткой красотой, такой, которая близко не пускает. Рубленый профиль, высеченный из камня, – нос, подбородок, этот рот…

И я не смогла, не выдержала. Придвинулась ближе, приподнялась, наклонилась над лицом Кирка. Хорошо, что в этот момент его глаза не открылись, хорошо, что меня не пригвоздило их шипованной сталью. И поцеловала его…

Сама. И пусть мне даже не ответили – мне хватило его совсем чуть-чуть приоткрытых губ, чтобы вести «монолог». И практически сразу наэлектризовалась собственное тело. От запаха его кожи, от его дыхания, от своей дерзости. Я вдруг обнаружила, что мне нестерпимо вкусно его целовать, что мне неожиданно сильно это нравится. И нужно было отлепить себя, не наглеть, а я все не могла. Я упивалась странным ощущением, что шибануло мне в мозг, что расслабило мысли и конечности, но напрягло другое – желание продолжать.

Мне нравилось, как он пах, как он ощущался, мне нравилось все, что я почувствовала. И тем болезненнее было возвращать себя на свою половину кровати. Я свой шаг сделала, не могла дальше без его участия.

И вдруг, лежа на спине, как и он, подумала: а вдруг он своего участия так и не проявит? Не повернется, не продолжит то, что я начала? Вдруг он спустя пару минут повернется ко мне спиной и уснет, потому что завтра у него дела, потому что я просто не та.

Вся эта безнадега смешивалась во мне с желанием ощутить вкус его губ снова – полный микс раздрайных мыслей и чувств. Одного я не хотела точно – тишины, тишины, тишины. И бездействия. Ну пожалуйста… Не смогу просто лежать рядом после того, как столь откровенно предложила себя ему. Уйду через десять минут, нет, через пять…

Я мысленно считала секунды. И досчитала до прогорклой цифры «семьдесят один», когда тот, кто лежал рядом, открыл глаза. После перевернулся и накрыл меня собой.

И это был уже совсем другой поцелуй, не монолог, нет. Это были губы мужчины, и это была энергия мужчины – такая насыщенная и такая тугая, почти яростная, несмотря на отсутствие грубых действий, что меня раскатало под ним. И с каким блаженством я впервые положила руки на эти мощные плечи, с какой жадностью подалась навстречу…

Я хотела этого мужчину. Пару дней назад я боялась его до скрежета зубов, думала, никогда не смогу выдержать взгляд серых глаз, а теперь не могла найти зрелища более возбуждающего. И понимала, что приму все, что он мне даст, что отсыплю ему себя щедро. И да, «обмен» не оказался иллюзией – в моей голове все расплавилось еще до того, как в меня вжались через ткань. В голове, в теле. Еще поцелуй, еще, еще.

И беда заключалась в том, что еще ни один мужик не сводил меня с ума. А этот да. И в этом же заключалась эйфория.

Тусклое утро, тусклый день. И так же внутри.

Потому что меня опять отвезли домой. И это после ночи, когда я узнала, что «железный человек» может быть внимательным и достаточно чутким. После того, как я позволяла себе обнимать его до утра, нежиться под его бетонными руками.

Я хотела так спать теперь все время. Ощущая тяжесть его мышц. И совершенно не хотела познавать одиночество.

Но мне очень нужно было, чтобы теперь он пришел сам.

Впервые.

Отчего-то казалось, что Охотник никогда ни к кому не приходил. Он вообще был самодостаточным, цельным, он ни в ком никогда не нуждался.

Но я мерила шагами квартиру и кусала губы.

* * *

Разве теперь можно жить без его запаха?

Двенадцать дня.

Я пересчитала деньги, спрятанные ранее в вентиляционной шахте. Почти двести тридцать тысяч – все-таки я хитрая лиса. Я умею выживать. Сложила их обратно с мыслью, что купюры могут не все, что некоторые вещи им купить не под силу.

Шагов в подъезде не слышалось.

К пяти я поняла, что пробью его броню. Чем-нибудь, как-нибудь. Я умела не сдаваться, у меня тоже титановый стержень внутри. Только… Все равно нужна взаимность.

К шести впервые включила телевизор, удерживая себя на месте. Я не поеду к нему во двор, так нельзя, так не делается.

Очень сложно быть сильным против себя самого.

* * *

В восемь я прогуливалась по тротуару. Туда, обратно, без цели, без смысла. Я просто ходила, я просто наматывала круги, если развороты в конце тротуарной дорожки можно было назвать кругами. Темное небо над головой, темные улицы. Однажды я уеду туда, где светло, где Формак не наступает.

Мне было муторно. Оказывается, скучать по кому-то – это болезненно, это делает тебя уязвимым. Вечер теплый, даже душный, и душно внутри. Почти нет на дороге машин.

Когда одна показалась из-за угла, я подумала, что это его джип. После упрекнула себя за то, что уже любую машину принимаю за его джип, успела разочароваться, разозлиться и расстроиться.

А следующей машиной, вывернувшей из-за поворота, действительно оказался его джип.

– Скажи, что ты пришел, чтобы остаться.

Он не успел сказать ни слова. Да и не торопился. Я спиной к стене: вдоль тротуара тянулся длинный жилой дом. В этих чахлых краях еще сохранились клумбы, но ни травы, ни цветов. Откуда, если нет солнца?

– Скажи, что ты… останешься.

У меня душа навыворот, как после танкового ядра. Я не хотела его на ночь – черт, хотела, вру, но не на одну – на много ночей. И дней тоже.

– Да?

Он стоял напротив – все такой же монолитный, молчаливый. Взгляд раскосых глаз загадочен – мне показалось, Кирк сам не смог объяснить себе свой визит.

Он понимал, что именно я от него прошу, что предлагаю. Не секс, нет, не дружбу. Я впервые предлагала кому-то нечто сокровенное, самое ценное, что во мне есть. Требуя того же взамен.

– Тебе не хватает проблем в жизни?

Он про себя? Первая фраза, и такой знакомый хрипловатый голос. Когда-то я подсыпала в котелок с чаем снотворное. Хорошо, что не яд.

– Мне хватает проблем, – ответила я честно, прикусила губу. – Хватало. До недавнего времени. Но не хватало того, кто умеет их решать.

«Вон оно как», – в его глазах мелькнула тень насмешки, и я поймала себя на мысли о том, что хочу узнать этого человека ближе. Во всех деталях. Его «люблю», «не люблю», ход его мыслей, его привычки, принципы. Просто… хочу.

Подалась вперед для того, чтобы напомнить ему кое-что. Коснулась его губ, опять обалдела от захлестнувшей эйфории, которая напрочь отключала голову.

– Ты… разве этого не чувствуешь? – шепнула тихо.

– Это страсть, Флора. Она уйдет.

– Пусть уйдет она. Другое останется.

Я была в этом уверена. И еще я знала, что Охотник не вверяет себя никому просто так. Без проверок. Ему важно, чтобы человек был не тухлый, не слабый, не безвольный. Пусть проверяет, я только «за», я выдержу любые.