Ройс не терпел бездумной жестокости. Той самой неадекватной, рождающейся из комплексов, он ненавидел всякого рода психические отклонения, хотя некоторыми, хотел он того или нет, обладал сам. Так вот: найденная девчонка была изранена критически, она уже издыхала, когда он пришел, но вместо того, чтобы страшиться смерти, она все причитала о том, как будет жить теперь изуродованная. Некрасивая, никому не нужная.

«Я же теперь уродина…» – она так и умолкла у него на руках с этой фразой на губах.

И Кирк запомнил совершенно точно: женщинам важны их тела. Почему-то. Их внешняя красота, их привлекательность. Хотя как она зависела или не зависела от наличия шрамов, он понять не мог. На нем самом имелась пара десятков заживших ран, и комплекса неполноценности Ройс по этому поводу не испытывал.

Но он не женщина.

И изменившийся взгляд Флоры на себя «целую» он заметил. Это и стало ему благодарностью. Он, собственно, и не ждал слов. Он вообще ничего ни от кого не ждал. На самом деле он не столько купил ей «новое тело», сколько самому себе знание о том, что не все дерьмовые истории заканчиваются дерьмово. Некоторые заканчиваются если не «счастливо», то хотя бы нормально. Справедливо. Это знание было нужно ему самому.

Она смотрела пытливо, и в её зеленых глазах плавала смесь из растерянности, благодарности, чего-то еще.

Кирк сделал всё, что хотел. И потому просто прикрыл веки.

* * *

Я молчала, потому что слова не могли выразить чувства. Иногда благодарность настолько эфемерна, хоть и сильна, что не утрамбовывается в форму слов.

Возможно, он хотел, чтобы я теперь ушла.

Он никогда не говорил много, его невозможно было понять. Но я, глядя на человека, сидящего в кресле с закрытыми глазами, хотела другого – приблизиться. Впервые. Да, мы изначально были врагами, мы не видели друг в друге никого, кроме противников, находящихся по разные стороны баррикад. Время показало, что охотник жесток, – да, но не бездушен. Совсем не бездушен…

Я знала, что, приближаясь, рискую. Что, возможно, совсем не нравлюсь ему, что он не заинтересован в отношениях с женщинами. Что мне хватит одного движения его руки, чтобы скатиться на пол. И у него хватит решимости это движение в случае необходимости совершить.

И всё же… Осторожно, как уличная кошка, я забралась ему на колени. Каждую секунду опасаясь быть шугнутой, усадила себя поверх его ног, легла головой на его плечо, поняла, что все это время почти не дышала. Мне было страшно. С ним рядом почти всегда.

А теперь рядом стучало его сердце, чувствовалось его дыхание.

Я впервые позволила себе дышать, прикрыла глаза – я это сделала. Свернулась на нем, застыла, и пусть он воспринимает это, как хочет. Я впервые позволила себе ощутить защитный бункер не снаружи, но изнутри, и в нем оказалось спокойно. Ни ветров, ни бурь. И билась одна-единственная мысль: «Дай мне так посидеть… Хотя бы несколько минут».

Размеренно поднималась и опускалась грудь; впервые потерялись мысли в моей голове. Он ощущался мне нечужим, я тянулась к нему изнутри. Этот странный мужчина сделал для меня больше, чем кто-либо за всю жизнь.

Я действительно ощущала себя кошкой, прилипшей мокрой шерстью к чужой теплой ноге. Тощей и драной кошкой с глазами, в которых смешались вопрос и надежда. Погладишь? Не пнешь?

Не знаю, как это случилось, но я задремала на нем, на охотнике. Что-то расслабилось внутри, успокоилось, унялось.

А проснулась спустя какое-то время, вздрогнув.

Почти сразу не услышала даже, но почувствовала выдох с толикой недовольства – у него затекли ноги.

– Я собираюсь спать, – послышался ровный мужской голос.

Пришлось подняться с его колен.

«А я? Куда я?»

Он не предложил отвезти меня домой, он, кажется, вообще забыл обо мне. Скинул куртку, после кобуру, ушел в ванную комнату, где умылся, почистил зубы. После вытер лицо полотенцем, прошел в спальню, скинул ремень, джинсы, разделся до трусов.

Я все это время стояла как призрак, наблюдая за ним.

Наверное, я могла уехать на такси, на попутке. Могла что-то предпринять, но я не хотела. Я хотела остаться. С тем, кто без тени смущения вел себя так, будто посторонних в доме не существовало.

Он не приглашал меня к себе. И не гнал.

И я вдруг поняла, что останусь. Раз уж в спальне нашлась кровать, места на которой хватает двоим, я хотела лежать с ним рядом. Пусть просто лежать. И потому, когда он погасил свет и повернулся спиной, вошла в комнату, принялась тихо снимать с себя одежду.

За окном две башни – одна телевизионная, вторая радиовещания. Оказывается, десятый этаж – это высоко, можно увидеть целую россыпь огоньков. Никогда не жила выше третьего.

Хорошо, что в углу нашлось покрывало, а на постели вторая подушка.

Не желая тревожить хозяина, я просто тихо легла и тихо укрылась.

Снова тайком вдохнула странное ощущение – с ним спокойно. Как будто ты в отпуске, как будто на море. И можно расслабиться.

«Я отвезу тебя домой».

Вот что он сообщил мне, когда я проснулась.

«Просто. Домой».

Я же за ночь, долго пролежав без сна, силясь разобраться в чувствах, точно поняла одно – я не хочу уходить из его жизни. И чтобы он из моей…

Всегда прохладный, всегда нечитаемый, он уже оделся, уже ждал у двери.

Пришлось поторопиться.

Джип доехал до моего дома слишком быстро. Раны от ножа на тыльной стороне правой ладони затянулись – мне хотелось коснуться их пальцами. Охотник теперь смотрел на меня: «Приехали, выходи». А я судорожно искала слова, мне очень нужно было что-то ему сказать. Что? Оставь свой номер? Давай я оставлю свой? Он не позвонит…

– Ты…

Я силилась выловить в собственной голове нужную мысль, как в аквариуме со слизью, – все скользкое, все мимо…

Взгляд серых раскосых глаз впервые стал тем, что мне хотелось увидеть еще.

– Мне нужно ехать.

У него дела. Он сделал для меня все, что мог.

Я же никак не могла отлепить себя от сиденья в чужом салоне, не хотела открывать дверцу.

– Как… тебя зовут? – спросила наконец.

Он сканировал меня несколько секунд, после спросил:

– Зачем тебе?

Но я хотела это знать, мне это было нужно. Со мной в моменты подобной решимости невозможно спорить, я тоже умею быть стальной. Он заметил. И обронил одно слово:

– Кирк.

Я выходила из машины, испытывая странную эйфорию.

Кирк. Конечно. Очень правильное имя, подходящее ему. Совсем чуть-чуть мягкое и очень жесткое.