– Почему?

Мы все хотим знать, почему кто-то совершает те или иные поступки, почему все происходит так, как происходит.

Но едва ли с этого типа можно было выбить полноценный ответ. Не тот он человек, который озвучивает свои мысли, какими бы они ни были.

Ответ, однако, последовал. Странный ответ.

– Они заплатили мне вдвойне. Как раз хватило… на две головы.

Какое-то время я переваривала услышанное. А после вдруг поняла, что это что-то вроде шутки. Тот, кто стоял напротив, не улыбался, но то однозначно был юмор. И да, у меня вырвался смешок, нервный и дерганый, а после действительно стало смешно, хоть смеяться приходилось, прижимая руку к животу.

Зиг и Сулли… заплатили за две головы? За свои? Знали ли они, кого наняли? Как раз хватило…

Он был зверем, наверное. Но зверем, который не терпел несправедливость, – вот что мне стало понятно.

Зашуршала ткань одежды, безымянный защитник поправил на плече сумку.

– Все. Живи. Радуйся.

Он даже слово «радуйся» произнес привычно жестко – наверное, вообще не умел говорить по-другому.

А у меня в голове уже сложилась картина моей будущей жизни. Пусть больше не отчаянная, но блеклая.

– Ты меня видел? – спросила я тихо. – Мое тело?

Нет, я его не упрекала за то, что он меня спас. Но и рациональности не потеряла, слишком много я её приобрела в прошлом, уже не избавиться.

– Жить буду, – кивнула я, не имея более внутри иллюзий, – работу найду. Но радоваться?

«Не издевайся надо мной».

Нет, он не пытался. Он сделал то, что счел правильным. И потому просто развернулся и направился к выходу.

– Спасибо, – шепнула я как раз тогда, когда закрылась за ним дверь.

Неделя.

Целую неделю я вдыхала давно забытый запах свободы. Никто не кричал: «Фиори! Где ты, Фиори?» Сулли уже не исковеркает мое имя. Меня более никто не дергал, не беспокоил – я потерялась для мира.

В первые дни все ждала, что кто-то постучит в дверь, что охотник добил не всех, но, видимо, он свое дело знал.

И да, я много думала о нём. Почему-то. О том, кто не верил словам и чужим историям, но верил своим глазам и обладал обостренным чувством справедливости. Мои шрамы, мои раны сыграли мне на руку. Впервые за всю жизнь.

Если бы тогда я не попробовала сбежать, безымянный мужик не вытащил бы меня из обрыва, не вспорол бы брюхо, не принялся бы его зашивать и не увидел бы того, что спасло меня в итоге. Он не был дураком и сделал верные выводы: женщина, нашпигованная свинцом и изрезанная, как туша свиньи, не могла быть ни шлюхой, ни подельницей, ни чьей-то подружкой. «Своих» берегут. Меня же наоборот использовали.

Охотник умел смотреть, наблюдать и делать выводы.

Что-то, вероятно, он окончательно прояснил после того, как услышал мою исповедь целиком. Наведался к Зигу и Сулли, о чем-то их «поспрашивал». И ответы ему не понравились. Я была уверена, что тот, чьего имени я до сих пор не знала, не стал бы действовать наобум, не убедившись в чьей-то виновности.

Значит, он убедился.

И теперь от тех, кто раньше издевался надо мной, остались пятна на ковре. Затертые.

Я трижды использовала стиральный порошок и средства для чистки, но следы все равно виднелись.

Адам? Дормунд? Герт?

Я все гадала, как его могли звать. Пыталась подобрать ему имя – тщетно. Такой скале ничего не шло, все отлипало и отваливалось, как жвачка от прохладного бетона. Одно было понятно наверняка: его попросту не могли звать Валентином, Тобиасом или Кристофом. Слишком мягко. Хотя кто я такая, чтобы судить? В его паспорте могло значиться что угодно.

Моя рана заживала быстро.

Еще он был умен – охотник. Давал мне правильные лекарства, оставил в холодильнике правильную еду. Такую, которая не портилась быстро, которая могла полежать. Он знал, что я какое-то время не смогу выйти до магазина, он все подготовил заранее. И сквозь смешанные чувства касательно его персоны внутри крепла и благодарность. Да, конечно, он пугал. Но также он был не просто «стеной», за которой спокойно, – он был противоядерным бункером. Если уж на твоей стороне…

И я, слушая тишину в подъезде за дверью, все гадала: может, он что-нибудь забыл? Может, что-нибудь недосказал? Я говорила себе, что не жду его, незачем. Таких людей не ждут, от них держатся подальше.

Но я все равно почему-то часто смотрела на дверь и слушала тишину.

У меня теперь хватало денег на жизнь. Забавно, но, собираясь за щит, я скопила гораздо больше, чем намеревалась. Я хитрила, как умела, я обнаружила в себе такой запас изворотливости, о котором не подозревала. Все-таки поставь человека в сложную ситуацию, и он обнаружит в себе скрытые таланты, а также проявит настоящий характер. После Зига и Сулли я точно знала о том, кто я. Какая я. Я была той, кто умел за спиной мафиози сводить между собой нужных людей и получать от этого выгоду, я повадилась плести аферы, я научилась просчитывать чужие шаги наперед, предвидеть события. Хорошее умение. Когда окончательно заживет шов, я начну искать работу. Не потому что надо. Потому что тоскливо.

А «щит»? Побег за него я планировала не для того, чтобы увидеть блага чужой земли, а для того, чтобы меня не достали «враги».

Теперь врагов не было.

Ни одного.

Мне до сих пор не верилось, что он отрезал им головы. Поначалу мысль об этом пугала, повергала в шок, но со временем трансформировалась в понимание, что я сделала бы то же самое сама. Будь у меня шанс.

И даже каким-то непостижимым образом не блеванула бы.

Седьмой день тишины. Сумрак за окном.

Утром я сходила в магазин: теперь я могла нормально двигаться, не опасаясь, что шов разойдется. Терзал только вопрос о том, кто будет разрезать и вынимать нитки – сама?

Завтра откроется касса, завтра я оплачу электричество, и у меня появится больше, чем холодная вода, – у меня появится горячий чай. Хорошо, что холодильник на собственном генераторе, хорошо, что он почти вечный.

Большую часть времени я просто лежала, размышляла. Без света не почитаешь; телевизор обесточен, как и все остальное. Скучала, пребывала в некой странной спокойной прострации, как будто все еще втекала в понимание того, что теперь свободна. Думала о будущем – таком непонятном, навалившемся сразу и нахрапом, уже, скорее, интересном, не тяжелом.

И снова вспоминала охотника.

Может, он Дэн? Или Бен? Арнольд? Чак?…

Отчаянно зудело любопытство.

А к вечеру на лестнице послышались шаги – я встрепенулась.

Они приблизились к моей двери. И в квартиру постучали.