Страх могло усиливать многое: метафизическое толкование личности Иисуса, жесткая привязанность к закону Моисея, ожидание конца света, Страшного Суда и предшествующих ему ужасов, и, не в последнюю очередь, страх перед новыми гонениями на христиан: мученичество Стефана, Иакова Зеведеева (не позднее 44 г. н. э. – Деян. 12:2) и, возможно, его брата Иоанна (Мк. 10:39), а также преследования, устроенные Савлом (Деян. 8:3). С другой стороны, уравновешивающую силу являла раннехристианская община, исполненная любви к Богу, ко Христу и к братьям по вере. Трапезы проходили в группах и обычно заканчивались причастием («преломлением хлеба»)[276]. Это происходило «в веселии»: страх был преодолен. Согласно Деян. 2:43, любовь к Иисусу должна была во время празднования преобладать и над страхом, который прорывался даже после сошествия Духа Святого, и над боязнью суда. К общине, объединенной ритуалом, присоединилась община, исполненная любви, которая с готовностью отдавала свое имущество, чтобы помочь обедневшим (Деян. 2:45; Деян. 4:32). Здесь речь не о коммунизме, ибо ни от кого не требовали отдавать всего и не было социальной программы[277]. Заботу о бедных, которая побудила Павла собирать пожертвования в других странах, нельзя считать показателем любви, царившей в иерусалимской общине: из-за ожидания скорого царства Мессии земное имущество казалось бесполезным. То, что братская любовь оставляла желать лучшего, доказывают прискорбные ссоры и разногласия, побудившие Павла к резким жалобам и упрекам (1 Кор. 1:10 – 3:17; 2 Кор. 11:13; Гал. 5:12; Флп. 1:15). Книга Деяний рисует нам всю картину в слишком радужных тонах и идеализирует братскую любовь, терпимость и миролюбие первохристианской общины. (Это правда, даже несмотря на Деян. 15:39.)

Даже когда Иисус ступал по земле, среди учеников многие, и мужчины, и женщины, боялись и трепетали (Мф. 14:27; Мф. 17:7; Мф. 28:5, Мк. 5:33, Лк. 5:10; Лк. 9:45; Лк. 12:32; Лк. 21:25). Согласно Книге Деяний, то же было характерно для первохристианской общины (Деян. 2:43; Деян. 5:5; Деян. 9:31). В целом можно говорить о том, что в первые годы после смерти Иисуса страх стал одолевать. Одна из причин усиления страха крылась в том, что Благая Весть, провозглашенная Иисусом, утратила позиции в свете той доктрины, согласно которой Иисус был Христом. А Христос теперь был судьей, обитающим на небесах и должным сойти в мир в эпоху ужаса.

Гораздо более пристальное, пусть и недостаточное внимание необходимо уделить Павлу – хотя бы потому, что, выбирая между Иисусом и Павлом, христианская Церковь приняла много решений в пользу последнего. «Все великие битвы за веру древности и со времен Реформации до наших дней вращаются вокруг аспектов благой вести Павла. Евангелия, провозглашенного Иисусом, они почти не касались»[278]. Мы ограничимся проблемой страха и оставим в стороне многочисленные богословские особенности, за исключением тех, которые самым тесным образом связаны с этой проблемой.

Павел родился в Малой Азии, в Тарсе – большом, богатом и, благодаря возможности получения духовного образования, превосходном культурном центре, который в одинаковой степени вмещал в себя и эллинизм, и восточное мышление и веру[279]. С религиозной точки зрения Тарс представлял собой центр синкретических эллинистическо-ориентальных мистериальных культов, которые вращались вокруг умершего и позже воскрешенного бога, имеющего определенные человеческие черты, и исходили из мистически сакраментального единения верующих и самого бога. В детстве Павел должен был узнать о почитании всех или большинства этих божеств, разделивших божественную природу с человеческой, ведь он видел некоторые их храмы и, возможно, даже некоторые культовые шествия. Дионис Загрей, Осирис, Серапис, Адонис, Аттис, а также Митра и почитание этих богов содержат столько общих черт, что не имеет существенного значения, знал ли Павел действительно их все. Но очень важно отметить то, что и многочисленные иудеи вводили в свою исконную религию элементы этих мистерий. К сожалению, нам почти ничего не известно об этих смешанных культах, которые вошли в практику иудеев до появления христианства и объединили элементы религии Моисея и языческих верований в поклонении Гипсистосу (Величайшему), Саббатистесу (Богу Субботы), Саббациосу и другим богам, чье почитание подразумевало мистерии[280]. Фригийского Саббациоса отождествили с Яхве Саваофом из-за ложной этимологии.

Павел происходил из семьи, которая «по-видимому, сохранила палестинский характер и, в частности, арамейский язык»[281]. («Еврей от евреев из колена Вениаминова», Флп. 3:5.) Детство и почти всю вторую половину жизни он провел в эллинистических странах, где проповедовал эллинам Евангелие. Возможно, он, даже не стремясь сознательно к синтезу обеих религиозных сфер, позволил их сходным идеям повлиять на себя – не в форме размышлений и расчетов, а в личном переживании, – и разрешил им внести вклад в осмысление его веры во Христа[282].