Этим представлениям страха противопоставляется то, что Бог сильнее, чем Его противники, и что царство сатаны неминуемо будет повержено и уже сейчас через Иисуса Бог доказывает свою власть над злыми духами. Только неверующие и безбожники должны бояться Его суда. Таким образом, Иисус разрушил страх перед демонами в сердцах своих учеников[258].

Еще одной причиной страха может стать жуткая картина ада, «где червь не умирает, и огонь не угасает» (Мк. 9:45, ссылаясь на Ис. 66:24). Это свидетельствует о нравственной строгости Иисуса[259]; но такое представление слишком склонно вызывать страх и садистские побуждения в предрасположенных или склонных к этому личностях, что становится ясным, если взглянуть на историю Церкви и искусства. Сам Иисус напрямую вызывает страх перед «тем, кто может и душу, и тело погубить в геенне» (Мф. 10:28). Здесь речь идет о Боге (ср.: Иак. 4:12 и, возможно, раннюю версию Лк. 12:5). Однако этот страх – не ужас трепещущего раба; он обусловлен, а не безусловен. Это не только благоговейный страх обидеть святого и доброго Отца[260], но настоящий ужас в случае любого непослушания оказаться в аду. Для благочестивых и истинных детей Божиих опасность страха исключена. Но нужно понимать, что у менее совершенных душ она легко может достичь большей интенсивности.

Благотворная непосредственная близость любящего Бога Отца подправляется посредниками – ангелами, которые еще в Ветхом Завете возвещали и усиливали идею отдаленности Бога, таким образом увеличивая опасность страха. С другой стороны, они уменьшали эту опасность в своей способности быть вестниками Бога.

Универсальность любви Божией ограничивается предпочтением потомков Авраама в Царствии Божием (Мф. 19:28) и их отвержением (Мф. 8:12, Мк. 12:9). Евангелия вовсе не утверждают, будто спасение ждет всех и каждого; отдельные места даже говорят обратное[261] и действуют соответствующим образом до наших дней. Особенно сильный страх вызывают слова о хуле на Духа Святого, которая не простится даже в будущем веке (Мф. 12:31). То, что это трудно интерпретировать, не только облегчает страх, но и усиливает его.

Антропология Иисуса тоже несет в себе опасность страха. Человек, хоть он и дитя Божие, по природе своей зол (Мф. 7:11)[262]. Иисус судил о естественной добродетели людей иначе, чем Руссо. Хотя и нельзя назвать Его пессимистом, Он в весьма малой степени верит в человеческую волю, от которой все зависит[263]. Тем не менее по природе и изначально человек добр. «Не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3). Таким образом, неверно было бы полагать, что человек зол по природе своей или что он «в высшей степени плох». Милости Божией достаточно, чтобы исправить эту слабость.

Среди требований, которые, согласно словам Иисуса, предъявляет Бог, немало жутко суровых и даже невыполнимых. Здесь все зависит не только от их смысла, но и от их фактического толкования. То, что Иисус говорит об отсечении руки и выбрасывании глаза (Мф. 18:8), о раздаче всего имущества бедным, чтобы приобрести сокровище на небесах (Мф. 19:21), о требовании совершенства (Мф. 5:48), о любви к врагам (Мф. 5:44) и так далее, при определенной душевной предрасположенности рождает сильнейший страх, который не прекращается до тех пор, пока путают идеал, предначертанный Богом, и требование, означенное законом.

Древние пророки провозвещали ужасные угрозы, но условия для избавления от наказания были несравнимо легче, нежели то, чего требовал Иисус. О, сколь легко Евангелия рождали страх перед опасностью у тех, кто был к нему склонен, – и еще в большей степени у тех, кто жаждал наказаний!

Мы отмечали действие гораздо более страшных эсхатологических угроз Иисуса. Дибелиус справедливо указывает на то, что угрозы у Иисуса предшествуют требованиям, «ибо пришествие Божие для несвятого человека всегда означает опасность»[264], ибо до пришествия Царствия рухнет миропорядок и наступит конец времен. Но вечные адские мучения гораздо страшнее, чем гибель Иудеи в День Господень. Велльгаузен даже пишет, что Иисус всю жизнь боялся Суда Божиего. В этом с ним согласен и Вернле[265].

Скажем несколько слов о Христе как о Судье мира. Иисус сделал все для того, чтобы словом и делом распространить Благую Весть о вечной любви и милости, Он с пастырской верностью шел к заблудшим, утешал, исцелял, спасал, из любви Он отказался от своей жизни и пожертвовал ею, и кажется невозможным, что и Он способствовал возникновению страха. Но это именно так. Огромный страх был вызван образом Иисуса как Судьи мира, который сядет на престоле славы Своей (Мф. 25:31) и изгонит тех, кто не проявил милосердия к страдающим братьям, как проклятых, в вечный огонь, который Его Отец уготовил дьяволу и ангелам его (Мф. 25:41). Даже если эта апокалиптическая черта восходит не к самому Иисусу, к Его образу добавляются ужасные черты, и в неоспоримых словах Господа о Страшном Суде более чем достаточно причин для страха[266].

То, что Судья мира должен прийти тогда, когда его многие не ждут (Лк. 12:40), делает Его по-настоящему зловещим. В мессианизме и эсхатологии Гольцман видит причину того, что, видимо, требования Иисуса по отношению к отдельным людям усиливались в смысле полного самоотречения и бегства от мира[267].

Конечно, угрозы перестают быть ужасными для всех тех, кто исполняет заповеди Иисуса. Однако остается возможность, что даже образ Спасителя начнет не исцелять страх, а вызывать его, при условии, что верующих в достаточной мере подготовят к такому восприятию. Ведь кто может исполнять заповеди так, как делал это Иисус?

Но нельзя забывать, что перед всеми этими ужасами Иисус широко открыл дверь милости. Он указал на отеческую любовь Божию, побеждающую и спасительную, с такой мощью и силой убеждения, что преобладающим становится впечатление об освобождении от страха. Его любовь, принципиально отличающаяся от филантропии стоиков и бесконечно превосходящая кантианский ригоризм, остается центром Его Благой Вести. Без святой строгости нравственных требований душепопечительство Иисуса подвергается справедливым упрекам в сентиментальности и обольщении человечества. Не нести никакого креста – это более тяжелая ноша, чем крест Иисуса, ведь иго Его благо, и Его бремя легко (Мф. 11:30). Именно серьезность Его требований и предостережений сделала Его великим утешителем и помощником, который одолел древнего змия – страх – и помогает другим его победить.