не произошла. Народ пытается, но они все еще боятся после того, как последнее восстание было подавлено, и какой бы громкой ни была их ярость, их мало. Их невозможно услышать в Ченхуанмяо, где две девушки сидят в чайной и планируют ограбление, рисуя на бумаге древесным углем, пока из окна дует холодный ветер. Слышится крик, и девушка в расшитом блестками западном платье напрягается, высунувшись в окно чайной.

– Расслабься, – говорит вторая девушка, стряхнув крошку со своего ципао. – Я слышала, что полиция остановила беспорядки до того, как дело зашло слишком далеко. Сосредоточься на том, чтобы завершить разработку твоего скандального плана кражи вакцины.

Следует вздох.

– А они точно остановили беспорядки? По-моему, тут начинаются новые.

Наследница Алой банды показывает подбородком на сцену на улице, где небольшая группа рабочих держит плакаты, призывающие к организации профсоюзов, изгнанию гангстеров и империалистов. Они пытаются завоевать расположение народа.

Но город не знает их имен. Городу все равно.

Приближается группа Белых цветов – обыкновенная группа, силы банды, охраняющие ее территорию. Обыватели, пришедшие за покупками, спешат прочь, уверенные в том, что им ни к чему за этим наблюдать, и они правы. На солнце наплывает плотная туча. Вода пруда под мостом Жуйи становится темнее. Белые цветы всматриваются в толпу и затем – действуя быстро, как всегда, – вскидывают свои пистолеты и расстреливают половину людей.

Наверху, в чайной, девушки вздрагивают, но что они могут поделать? Оставшиеся протестующие разбегаются, вот только их поджидают полицейские, которыми командуют Белые цветы. Уцелевшие бунтовщики отбиваются, кричат и плюются, но какой от этого толк? Они могут добиться только одного – дырок от пуль в груди.

– Мне казалось, что этот город, который я должна унаследовать, превращается в царство ненависти и злобы, – говорит одна из девушек, овеваемая холодным ветром. – Раньше мне казалось, что в этом виноваты мы, что именно наша кровная вражда разрушает все хорошее в нем. – Она смотрит на свою кузину. – Но он давно полон злобы.

Ненависть и злоба таились в водах Хуанпу еще до того, как Алые выпустили первые пули в банду Белых цветов, они присутствовали здесь с тех самых пор, как англичане впервые завезли в город опиум и захватили то, что им не принадлежало; с тех самых пор, как город раскололся на группировки, разделенный влиянием иностранных законов.

Время не влияет на такие вещи, они не уходят. Они могут только расти и гноиться, как медленно развивающийся рак.

И теперь город может в любой момент вывернуться наизнанку, отравленный ядом, таящимся в его швах.

* * *

Речь шла о том, скольким посыльным Венедикт заплатил за последний час, но Маршалл пытался не делать поспешных выводов. Ему было нелегко отыскать хорошее укрытие – такое, чтобы оставаться достаточно далеко, чтобы Веня не почувствовал, что за ним следят, но достаточно близко, чтобы понимать, что происходит.

– Вы что, планируете захват? – пробормотал Маршалл. – Для чего вам может понадобиться столько Белых цветов?

Словно услышав его, Веня вдруг поднял взгляд, и Маршалл быстро пригнулся, прижавшись к стене. Они находились недалеко от штаб-квартиры Белых цветов в оживленной части города, где на углах толпился народ и поперек переулков торчали бамбуковые стержни, на которых сушилось белье. Даже если Веня подумает, что видит в отдалении какое-то движение, то наверняка решит, что это обман зрения, вызванный широким платьем, полощущимся на ветру.

От долгого пребывания в четырех стенах Маршалл сделался таким бледным, что, вероятно, напоминал белое платье.

– Хорошо, понятно, – сказал Веня, сделав посыльному знак удалиться. Если Веня не собирался дать посыльному какое-то задание, значит, остается только один вариант – он пытается собрать информацию. Когда Маршалл вытянул шею, чтобы лучше видеть происходящее, Веня повернулся, и Маршалл увидел красную ленту в его руках.

Маршалл почесал голову.

– Только не говори мне, что ты завел подружку, – проворчал он. – Я погиб только пять месяцев назад, а ты уже покупаешь женщинам подарки?

Но тут Веня достал зажигалку и поджег ленту. Маршалл вытаращил глаза.

– Ничего себе. Ну ладно, неважно.

Его недоумение стало еще больше, когда Веня уронил горящую ленту на землю и покинул переулок, направившись в сторону дома. Маршалл не последовал за ним – это было бы слишком рискованно, – но он посидел на месте еще какое-то время, сдвинув брови и глядя, как лента превращается в пепел. Похоже, в ближайшее время он так и не сможет понять, что происходит с Веней. Отряхнув с себя пыль, Маршалл спустился с крыши и двинулся к своему схрону. У него была хорошая маскировка – шляпа, поднятый воротник пальто, даже маска-тряпка, закрывающая лицо – как будто он болен.

Он почти дошел до своего убежища, когда с противоположного конца улицы донеслись крики. Он повернул голову, глядя туда. Здесь находился самый край толпы протестующих, и он бы не обратил на них особого внимания, если бы не солдаты Гоминьдана, прибежавшие с другой улицы и накинувшиеся на рабочих, молотя их дубинками. Маршалл быстро отвернулся, но один из солдат успел посмотреть ему в лицо, пытаясь определить, участвует ли он в беспорядках.

«Он не может узнать тебя», – сказал себе Маршалл, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Ведь его лица было не видно.

Однако когда он открыл дверь схрона и задвинул за собой засовы, когда протестующие рассеялись и отошли подальше от территории иностранцев, у него по-прежнему оставалось чувство, будто за ним кто-то следит.

* * *

Джульетта явилась в Ченхуанмяо рано. Расставшись в чайной, чтобы каждая из них могла заняться своими делами, они с Кэтлин договорились встретиться в девять часов вечера, когда зайдет солнце и станет темно – но до условленного времени оставалась еще четверть часа, а она уже стояла здесь. Ее ноздри подрагивали – она чуяла запах крови рабочих, которых застрелили здесь днем.

– Я слышал, что здесь произошел бунт.

Джульетта вздрогнула и повернулась к Роме, который приближался в тусклом свете, исходящем от вывесок магазинов. Половина его лица была освещена, половина оставалась в тени. На нем была шляпа, и, когда он остановился рядом и сдвинул ее ниже, поля настолько скрыли его черты, что только Джульетта, стоящая в двух шагах и глядящая ему в лицо, могла узнать его.

– Вряд ли это можно было назвать бунтом, – ответила она. – Ваши люди сработали быстро.

– Да, но… – Рома понюхал воздух. Несмотря на холод, от которого мерзли их носы, несмотря на ароматы жареного мяса, доносящиеся из близлежащих ресторанов, он тоже чуял запах крови, которая здесь пролилась. – Иногда они ведут себя немного жестко.

Джульетта поджала