рядом со своей сестрой, как будто они ожидали сказку на ночь, а не прятались в проулке, где пролилась кровь.

– Ну, два поколения назад ее дед убил нашего…

Алиса не купилась.

– При чем тут кровная вражда? Ты сотрудничал с ней, а потом вдруг перестал. До меня доходили слухи – и такие, которые кажутся мне логичными, и такие, которые так нелепы, что мне просто смешно. Так где же правда?

Рома откинул волосы, упавшие на глаза. Его сердце все еще неистово стучало, ладони были немного влажными.

– Это… это сложно.

– В мире нет ничего сложного, просто есть такие вещи, которые люди понимают превратно.

Рома посмотрел на Алису, сморщив нос. Алиса тоже наморщила нос, и брат с сестрой вдруг стали особенно похожи.

– Ты слишком умна для своего юного возраста.

– Тебе девятнадцать лет, так что ты не намного старше меня. – Алиса постучала себя по колену. – А папа знает?

– Это была его идея, – пробормотал Рома. Видя, что он больше не может держать сестру в неведении, он начал с начала – с того момента, когда господин Монтеков вызвал его к себе в кабинет, чтобы обсудить свой план, затем вспомнил, как в общей комнате он поймал на себе презрительный и понимающий взгляд Дмитрия.

– Это закончилось в Чжоучжуане, – заключил он. – Затем Алые подожгли наш дом, и я решил, что нашему союзу пришел конец.

Алиса смотрела на стену, обдумывая его слова. Шестеренки в ее голове крутились, она все больше хмурилась. Она все равно ничего не поймет, так что нечего и пытаться.

– Я едва не захотел остаться.

Хмурое лицо Алисы разгладилось, и на нем отразилось удивление.

– В Чжоучжуане? – Она фыркнула. – Там так тихо, спокойно.

– Нам бы не помешало немного тишины. В этом городе всегда так шумно. – Рома задрал голову и посмотрел на плывущие облака. Ему уже много лет хотелось сбежать. Он помнил, как однажды поздним вечером стоял, прислонившись к подоконнику, щека саднила после удара господина Монтекова, а он жалел о том, что не может исчезнуть, поселившись где-нибудь за пределами города, в глуши. Ему хотелось дышать воздухом, который бы не пах фабричным дымом. Хотелось просто сидеть под сенью большого дерева, прижавшись к его стволу, и не видеть ничего, кроме зелени на много миль вокруг. Больше всего в тот вечер в 1923 году ему хотелось вернуть себе Джульетту и сбежать с ней подальше от когтей их семей.

Вот только он понимал, что это значит – тогда он оставил бы банду Белых цветов без наследника, и эту пустоту мог бы заполнить любой негодяй.

– Здесь шумно, потому что ты прислушиваешься к шуму, – ответила Алиса.

– Здесь шумно, потому что все вечно пытаются со мной говорить. – Рома вздохнул, прижав к глазам основания своих окровавленных ладоней. Постоянные требования от Белых цветов. Постоянные требования от его отца. Постоянные требования от самого города. – Мне кажется, было бы лучше жить простой жизнью. Ловить рыбу и продавать ее каждый день на рынке за деньги, которых хватит на жизнь, вместо того чтобы торговать опиумом, получая такие суммы, которые никогда не потратишь.

Алиса задумалась. Она подтянула колени к груди и положила на них руки.

– По-моему, – сказала она, – ты говоришь так только потому, что мы всегда были богаты.

Рома натянуто улыбнулся. В самом деле, они родились не для простой жизни, значит, они не заслуживали ее. Понадобилось два поколения, чтобы подняться до нынешнего статуса, и кто он такой, чтобы так легко отрекаться от него?

И все же это его желание никуда не ушло. Часть его по-прежнему хотела сбежать, хотела другой жизни. Если бы он мог стереть воспоминания о более ранних годах, возможно, ему удалось бы избавиться и от этих мыслей, но он всегда будет помнить, как он лежал в парке вместе с Джульеттой – пятнадцатилетний и беззаботный, положив голову ей на колени. Она тогда нежно поцеловала его в щеку, он чувствовал под своими пальцами траву, над его головой, распевая, порхали птицы. Он всегда будет помнить тот маленький уголок, где их ничто не могло побеспокоить, их собственный мирок и думать – это единственное абсолютное счастье, которое я когда-либо знал.

Он не мог убить эту часть себя и, раз Джульетта была вплетена в эти воспоминания, как он мог убить ее?

С другого конца проулка донесся звук – по мостовой запрыгал камешек. Там появился Венедикт и нахмурился при виде своих кузенов, сидящих на земле.

– Что вы тут делаете? Нам надо идти.

Рома без слов встал на ноги, задвинув коробку с аптечкой подальше – так, чтобы ее было не видно, и протянул руку Алисе.

– Пошли.

Когда она встала, он потрепал ее по белокурым волосам и вслед за Венедиктом направился домой.

И только когда они оказались на территории Белых цветов и Алиса начала шаркать ногами по гравию, Рома вдруг заморгал и уперся глазами в затылок Венедикта. До этого он не думал о том, как их кузен нашел их. Но теперь, когда Венедикт пожурил Алису, призвав ее идти нормально и не портить ботинки, до него дошло, что до того, как он увидел Венедикта, он не слышал его шагов.

Так сколько же времени его кузен слушал их разговор?

Глава двадцать четыре

На фабрике на востоке города в четверг во второй половине дня машины перестают работать. Мастер сонно поднимает голову над столом, на его подбородке засохшая струйка слюны. Он вытирает лицо, оглядывается и видит перед собой рабочих – видит, что те материалы, которые громоздились на их столах, разбросаны по полу.

– В чем дело? – бормочет он. Срок сдачи продукции строг. Разве рабочие этого не знают? Если они не сдадут продукцию в течение недели, хозяева будут недовольны.

Но рабочим все равно.

Мастер поворачивается и, вздрогнув, видит, что они стоят за его спиной, вооруженные и готовые. Одно движение – и у него перерезано горло. И он уже корчится на полу, зажимая руками рану в тщетной попытке остановить кровь. Но поток крови неостановим. Она не перестает хлестать, пока он не превращается в мертвое тело, лежащее в алой луже. Она пропитывает ботинки рабочих, его убийц. Они несут ее от улицы к улице, оставляя чуть заметные кровавые следы на рассыпающейся мостовой, на дорогах, ведущих в кварталы, где живут иностранцы, на их чистых белых тротуарах. Ведь это и есть революция. Кровавые следы, идущие от двери к двери, так что богатым уже некуда деться.

Но революция еще