Семенов спал. Спал, блядь! Я ношусь в этой глухомани, ног не жалея, а он спит! Рыжая девушка рядом с ним тоже спала. Семенова я стащил с постели за ногу. Он проснулся, посмотрел на меня мутными глазами.

— Елиссев? Герман? — удивился он. — А как вы меня нашли так быстро?

Он сидел на полу, расставив костлявые ноги, и выглядел неприглядно. Недалеко от меня валялись мужские штаны, их я ему и бросил, поддев носком ботинка.

— Быстро? — переспросил я, закипая.

Семенов понял, что проговорился. Попытался лебезить. Врать. Прикрывался рыжей девушкой, которая на его метания внимания не обращала и деловито одевалась. Семенова я отловил, и сгоряча, вспомнив про Соньку в больнице, про Лиду, которая сидела дома одна, возможно, даже плакала, приложил его головой об стену. У него кровь носом пошла. Он размазывал её по лицу и говорил:

— А я что? Это вы… можете делать, что хотите. А мне велели опоздать на самолёт и залечь на дно. У нас завод тут… я летаю несколько раз в год. Я зависимый, понимаете? Мне что сказали, то я и сделал…

— Кто?

— Игорь Владимирович…

Неужели мама так глубоко забралась? Дарью уговорила? Надеюсь, хоть не Кирилла… мне хотелось верить, что уж он из солидарности не согласился бы в этом участвовать. Семенова я бить не стал. Не он бы, так другой. Домой надо, срочно. Боюсь, что там мама могла наделать дел за моё отсутствие.

На улице поднялась метель. Не сильная, но и приятного мало. Надо вызвать такси, но стоять в этой бане я больше не мог — слишком много любопытных и даже обозленных взглядов. Добежал до ближайшего дома, спрятался под козырёк подъезда, закурил. Достал телефон неловкими от холода пальцами. Успел набрать несколько цифр, когда телефон у меня просто отняли. Вырвали из рук.

Я слишком глубоко погрузился в свои мысли. Поднял взгляд. Стоят. Шестеро. Я, конечно, силён, но против шести не устою. Осознал я это с грустной улыбкой.

— Этот? — спросил один из парней у мужика. Мужик — охранник из борделя.

— Этот.

Нет, кулаками я помахал. Чей-то нос под ними хрустнул. Одному выбил коленную чашечку. Но их было больше. Одно радовало — жмурик не нужен. Об этом тоже любезно сообщили.

Били меня минут десять, вряд ли больше. Когда ушли, я даже встать смог, правда, покряхтывая. Провёл инвентаризацию. Телефон забрали. Кожаную сумку, которую я носил через плечо — тоже. Сняли часы. Жаль, часы мне нравились. Зато пачка сигарет осталась, на снег выпала. Зажигалку я нашарил тут же, в снегу. Прикурил, мрачно думая, что теперь делать.

Сначала я не испугался. Ну, досталось. Похожу в синяках дней десять. Переживу. Главное — домой добраться. Потом до меня дошло — такси я вызвать не смогу. Потом осознал, что и заплатить за него нечем. И паспорт у меня в сумке.

Из Медвежьего вала я выбирался пешком. Шёл целую вечность. Руки в карманах пальто мерзли. Лицо мерзло. Да все и сразу. Но особенно ноги, которые проваливались в свеженаметенные сугробы. Гостиница, которая прежде казалась грязной и обшарпанной, теперь манила и вела меня, словно путеводная звезда. Приду и сразу под душ залезу. Насрать на микробы. Главное, чтобы вода горячая была.

В фойе уже тепло. Тепло божественно. С непривычки оно щипало щеки не хуже мороза. Казалось, что я просто растаю, как снеговик в апреле. Я шел, а с меня снег сыпался. И как не замело только с головой…

Пересмена в гостинице была вечером. Пока меня не было. Сейчас глубокая ночь. Новый администратор вовсе не горит желанием угодить. Он не верит, что моя разбитая физиономия имеет какое-то отношение к этому заведению.

— Я полицию вызову, — говорит женщина дрожащим голосом.

Лучше в полицию, чем на улицу. На улице я уже нагулялся. Да, у меня нет карты гостя. И документов нет, никаких. Но я же оплатил номер.

— Я не кусаюсь, — пытался убедить её, морщась — ребра болели, я опирался о стойку. — Меня гопники ваши… потрепали немножко. Номер оплачен до утра. Посмотрите записи, пожалуйста. У вас же есть камеры.

Я уговаривал её долго. Уговаривать мне не нравится. Не нравится чувствовать себя беспомощным. В номер меня пустили. Я принял душ, даже не глядя на потеки ржавчины. Мне было тепло. Тепло заливало меня блаженством.

Одеяло пахло сыростью, но я укутался в него с головой. Надо постараться поспать хоть пару часов. Утро вечера мудренее, утром буду думать, как быть, и как к Лиде вернуться.

А в восемь утра меня разбудили, напоминая, что номер пора освобождать. Я даже чемодан с собой не брал. У меня спортивная сумка, в которой ничего нет, что можно было бы продать. Не запасные же трусы и зубную щётку. Я растерян. Пожалуй, я первый раз остался по-настоящему без денег.

— Пустишь? — спросил Гришка.

— Открыла же. Значит, пущу.

Он шагнул в квартиру. В отличие от Мари разулся сразу — помнил, что у меня на чистоте пола заскок. Пошёл зато по её маршруту — комната, кухня. Хотя, если подумать, куда здесь ещё ходить? Я чайник поставила. Видеть бывшего в этой кухне было непривычно. Неправильно. Было много дней и ночей, которые мы делили, а сейчас казалось, словно они… не взаправду были. И не верилось даже, что этот человек имеет к Соньке какое-то отношение.

— А где Соня?

Спросил он достаточно равнодушно. И я сразу поняла — знает. Кто ему рассказал? Зачем? Я точно не говорила, отвыкла уже ходить к нему со своими бедами. Сам отучил.

— В больнице.

Чай он взял. Налила я ему в ту же кружку, что и вчера Мари. Надо будет потом её выбросить — скажем негативу «нет!» А в то, что Гришка принёс мне позитив, тоже не верилось.

Гришка мялся. Мне даже жалко его стало. Не знает, бедняжка, как начать. А я его как облупленного знаю — ему проще втихаря пакостить, чужими руками — как с квартирой. И вижу, что сюрприз подготовил, но облегчать ему задачу не буду. А знала бы, что готовит, так вовсе убила бы. Прямо вот этой самой кружкой с ангелочком и забила бы до смерти.

— Со мной связались из социальной защиты. Инспектор. По делам несовершеннолетних. И что-то там ещё…— Я сжалась. Начало мне не нравилось. — Им жалобы поступили. Ты… по месту прописки не живёшь. Там — незнакомые люди. Не работаешь. Ипотеку как платишь? На панели подрабатываешь? А ребёнок… ты зачем накормила ребёнка фруктами, с её то диагнозом?

— Ты лжешь.

Внутри я кипела. Но чётко понимала — врёт. Конечно, он указан отцом Соньки. Тогда мне казалось, что это правильно. Но отыскать Гришку в городе ещё сложнее, чем меня.

— Позвони в соцзащиту, — усмехнулся бывший. Нехорошо так усмехнулся. — Или любовнику своему пожалуйся. Ну же, давай. Где он? Ау!

Я не выдержала. Схватила кружку — ту самую, с ангелочком, и кинула в него. Попала прямо в лоб. Чай растекся коричневой кляксой по одежде. Горячий — мне на руку тоже плеснуло. Кружка упала на пол и не разбилась. Вот же крепкая. Можно поднять и снова бросить в него. Или свою кружку… Я потянулась к свой. Гришка перехватил мою руку, в глаза заглянул. У него глаза злые. В моих наверняка страх.