Сердце затрепетало.

«Пропущен один звонок», – гласила лаконичная надпись на дисплее. Ромео невольно улыбнулся. «Мама» – беззвучно подтвердил его догадку дисплей, когда юноша проверил, чей звонок он пропустил.

Любовь сына к матери одерживала верх над его ненавистью.

Ромео прислушался к себе.

Доминик был прав: острая как бритва еще несколько дней назад, злость уже слегка притупилась. Она уже не резала его, заливая кровью его сердце. Она тупо тыкалась в него. Все еще ощутимо больно, но уже бескровно.

Возможно, если бы телефон в этот вечер отягощал карман пиджака Ромео, то он не ответил бы на звонок.

Но еще через пару дней, возможно, позвонил бы ей сам.

Именно тогда, когда понял, что хотел ей сказать.

Пока что он знал только одно: «Никогда не увидеть рядом с ней Люциуса».

Он уснул с этой мыслью.

ГЛАВА 13.

1.

Когда Доминик отворил дверь дома, уже светало.

Он дико устал. Поэтому он не обратил внимания на то, что утреннее небо было серым и чуть-чуть розовым, и поблескивало бледными звездами, как капельками росы.

За ночь он выкурил слишком много сигарет, поэтому не почувствовал, что в кристальном воздухе ощущалась влажная прохлада.

В его ушах звенело от громкой музыки и шампанского, поэтому он не услышал, что вокруг царило безмолвие, только сонно шептали цикады, и даже океан утих, и мирно шелестел, задремав на пару часов.

В доме все спали. Даже Болван не выбежал ему навстречу, потому что смотрел беспокойные собачьи сны, где-то под столом, как всегда в это время.

Доминик достал из-под мышки скомканный пиджак Ромео, который тот позабыл у бармена. Сначала он хотел оставить его в гостиной на кресле. Потом передумал и бесшумно поднялся по лестнице наверх, осторожно приоткрыл дверь комнаты Ромео.

Окно было распахнуто, и тончайшая, как паутинка, белая занавеска птичьим крылом затрепетала от легкого дуновения ветра.

Во сне Ромео был похож на ребенка. На его лице застыло выражение безмятежного счастья. Он улыбался своим снам. В руке он почему-то сжимал телефон.

Доминик беззвучно шагнул в комнату и положил пиджак на край кровати.

Он собирался сразу уйти, но что-то удержало его.

Он застыл подле кровати, задумчиво глядя на юношу. Ему нравилось смотреть на спящих людей. Ему казалось, что во сне люди так же естественны, как и в утробе, в их лицах можно прочесть все потаенные мысли, все то, что они тщательно скрывают, как только просыпаются.

Он опять попытался разложить по полочкам, что испытал минувшим вечером. Он подумал, что сейчас, имея возможность незаметно рассмотреть Ромео, он сможет, в конце концов, понять происхождение всех своих странных чувств.

Минувшим вечером он осознал, что именно чувствовал.

Осталось разгадать главное: почему?

Он надеялся, что сейчас на него снизойдет озарение. Что ответы на все его вопросы откроются ему сами собой.

Что он, в конце концов, поймет сам себя.

Поймет, с чем ему надо бороться в себе.

Доминик вглядывался в его одухотворенное, по-детски мечтательное лицо.

Ему казалось, что в этот самый миг он обнаружит то, что искал; что сон Ромео сам расскажет Доминику все, что тот так хотел знать.

Но этого не произошло.

В ослепительно белой постели, среди пышных подушек и мягких одеял, спал молодой человек.

Этого человека звали Ромео Дэниелс. Он был талантливым автором, который сотрудничал с его издательством. Свободный от суеты, он источал свет и вдохновение. Он был не такой как все.

Но это Мэйз и так знал. Таким он видел его с первой минуты их знакомства. И Доминик с разочарованием подумал, что никаких новых мыслей к нему в голову не пришло.

Но ведь должно же существовать какое-то разумное объяснение его смятению, его ревности. Мэйз упрекнул себя в том, что совсем замучил себя бесконечным само – допросом.

Кроме того, он изрядно задерживался в комнате Ромео. Тот мог внезапно проснуться, и что тогда?

Доминик быстро вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Он обессилено опустился на кровать в своей спальне. Умиротворения он не находил. Он лежал одетый, уставясь в потолок и нервно барабаня пальцами по пуговице пиджака.

В последнюю пару дней он слишком много рылся в себе. Рылся и рылся. Совсем как крот.

Задавал себе тысячи вопросов. Пытался на них отвечать, но это было сродни битве с Гидрой: каждый его ответ порождал два новых вопроса. Это засасывало его все дальше в глубины самоанализа, который уже давным-давно был ему чужд. И это изводило его.

Всю жизнь его мало волновали истоки его желаний. Он привык руководствоваться тем, что его желания были законом. И никто не смел им перечить. Ни он сам, никто иной. Он всегда достигал всего, что хотел. Не все сразу, но терпеливо, постепенно, шаг за шагом, продолжая совершенствовать охотничьи навыки. На данном этапе своей жизни он был искусным ловцом. Идеальным захватчиком.

И надо было именно сейчас ему заняться раскапыванием мотивов своего эго, когда он мог спокойно жить и получать удовольствие от виртуозного выполнения схемы «Хочу – получаю»!

Но в таком случае, как он мог объяснить себе неудачу с Анаис?

2.

Он знал эту женщину уже два года.

Ровно через семь дней после их первой встречи, он ощутил неистовое желание к этой загадочной женщине.

Еще через месяц он понял, что это было не просто желание. Его сердце начинало трепетать всякий раз, когда он произносил ее имя. Но все это время что-то, как будто удерживало его от решительных действий. Он не чувствовал интереса с ее стороны, но не это смущало его. Он мог увлечь ее, заставить полюбить себя. Но не делал этого.

Может быть, он боялся, что эти отношения могли зайти слишком далеко? А может быть, он боялся потерпеть поражение, потому что в душе понимал, что в итоге она все равно отвергнет его. Но почему?

Вот! Еще один вопрос.

Доминик махнул рукой и пробормотал: «Я устал. Дико устал».

Его мучительные размышления не давали никакого прока, только грозили неукротимой мигренью.

Он тяжело поднялся и принялся стаскивать с себя одежду.

Если бы, перед тем как откинуть одеяло, рухнуть в постель и провалиться в беспокойный сон, Доминик выглянул в окно и устремил взгляд к океану, на восток, то увидел бы, как в золочено – багряном зареве, окрасив лазурную гладь морской бесконечности в румяный розовый цвет, над горизонтом плавно поднялся огненный диск Солнца. Верного стражника нового дня.