в экран, не вникая в сюжет, и думает, что было бы, если б она встала и сказала что-нибудь недопустимое вроде: «Мне скучно это смотреть, пойду лучше почитаю». Он сразу ее ударит? Или сначала разорется? И если разорется, как долго он должен орать, как страшно и громко, чтобы она могла нажать на кнопку?

Лиза в самом деле находится близко, как она говорила?

Сандрина прищуривается. Понятное дело – полицейской здесь нет. Здесь только он и она, Сандрина. Мысленно она возвращается к разговору с Лизой. Она сказала Лизе: «Нет, я не хочу уходить», хотя наверняка Лиза ждала от нее другого ответа. Но уйти – это слишком опасно, да и с какой стати она должна доверять этой женщине? Здесь ей все знакомо, она знает своего мужа, это не только его, но и ее дом, это ее жизнь. Сегодня на мгновение ее охватило безумие, когда она начала смеяться, но оно прошло. Ей кажется, что актеры на экране смотрят на нее с жалостью и спрашивают: «Почему она не уходит?» Она не уходит, потому что не может уйти.

Сандрина вздыхает с сожалением, но и одновременно с облегчением. Теплые пальцы гладят ее по волосам. Как хорошо, что она осталась. Она не способна представить свой уход, ей не удается вообразить сцену, как она с чемоданом в руке садится в свою машину и выезжает на шоссе. Зато перед глазами легко предстают жестокие картины того, что будет, если она захочет уйти. Сандрина уже видит, как ее засасывает красно-черная трясина.

– Ты что так дышишь? – спрашивает он, и она говорит:

– Я очень люблю, когда ты гладишь меня по голове.

Они идут спать, он позволяет ей воспользоваться смазкой, и она повторяет про себя: «Все будет хорошо, все может быть хорошо. Он добрый».

16

Выезжая утром на работу, она краем глаза замечает автомобиль с полицейскими. Он стоит в глубине аллеи у дома номер 12. Хитро. Из их дома машину практически невозможно разглядеть, зато им отлично видны окна второго этажа, видно, горит ли свет на первом и в гараже.

Она едет со скоростью тридцать километров в час, соблюдает ограничение. Машина полицейских следует за ней, Лиза машет ей рукой, это видно в зеркале заднего вида, но Сандрина не отвечает. Может, если она не будет обращать внимания, они отстанут.

Они не отстают. Сандрина ставит машину у работы, и они паркуются рядом. Когда она выходит, Лиза подходит к ней.

– Все хорошо?

Сандрина могла бы опять рассмеяться – настолько вопрос дурацкий. Все плохо, и это ее вина, это их вина, вина первой жены – всех! Ну почему, почему все эти люди не могут просто сгинуть, исчезнуть, оставить ее, отстать от них? В пустом, безлюдном мире она бы не допустила ни единой ошибки, в пустом, безлюдном мире господин Ланглуа не появился бы, и они могли бы быть счастливы с мужчиной, который умеет плакать.

Она просит:

– Оставьте меня, пожалуйста, отстаньте от меня.

Лиза говорит:

– Но как же так, Сандрина? Вчера вы были готовы подать заявление, подтвердить показания Каролины, вчера вы…

– Пожалуйста… – Сандрина делает шаг в сторону, чтобы их обогнуть.

Мужчина-полицейский поднимает брови, потом хмурится и говорит с раздражением:

– Послушайте, меня это все уже…

Но Лиза сжимает руку своего коллеги и укоризненно качает головой. Он обрывает себя на полуслове.

Они не задерживают ее.

На лестнице она наконец-то переводит дух.

То-то же. Им всего-навсего надо исчезнуть.

Вечером он возвращается рано и улыбается, увидев в духовке мелкие картофелины. Сандрина заканчивает смешивать заправку для салата, он макает в нее палец и говорит:

– Вот видишь, можешь же, это то, что надо!

Они ужинают. Он говорит о своей работе. У него хорошее настроение.

После ужина, пока она убирает посуду, он достает из портфеля листок и говорит:

– Тебе надо только переписать и поставить подпись.

Стол еще влажный, листок прилипает к нему и слегка размокает. Она присаживается и читает. Это признательный текст, написанный якобы от ее имени и по доброй воле. Там говорится, что отец Матиаса является заботливым и любящим родителем. Что он занимается сыном с полной самоотдачей и ответственностью. Что жить без сына ему не только тяжело – невозможно. Что решение матери ребенка забрать Матиаса без обсуждений и предупреждения является не только противозаконным, но и очень болезненным для отца.

Что-то сыпется сверху. Крошки. Он наклонился над ней, и крошки печенья, которое он грызет, падают на бумагу. Разумеется, она знала, что он рядом, но, углубившись в чтение лживого свидетельства, она не услышала, как он, порывшись в кладовке в поисках десерта, подошел к ней.

– Тебе надо это переписать и подписать, – говорит он.

– Да, конечно, – отвечает Сандрина.

– Прямо сейчас, – добавляет он.

Она идет за бумагой и ручкой. Он смотрит, как она пишет. Как ставит свою подпись.

Потом они усаживаются перед телевизором.

Приняв душ, она смотрит в зеркало на свое мерзкое толстое тело. Она сутулится, грудь свисает, а живот ложится на ляжки. Она умоляет крошку: «Прячься, не выдавай себя. Еще немного, до тех пор, пока…»

Сандрина не знает, до каких пор, но уверена, что еще не время.

Они идут спать. Он устал, его член остается безвольным. День обошелся без господина Ланглуа. Дни без господина Ланглуа – это хорошие дни.

17

Неделя проходит, господин Ланглуа не появляется. Сандрина просыпается с напряженной спиной, а в остальном все как обычно.

На работе ее избегают, как будто она больна. Мужчина, который посчитал, что эта история его не касается, бросает на нее враждебные взгляды. Беатриса несколько раз зовет ее вместе пообедать, но Сандрина отклоняет предложения – вежливо, очень вежливо и сухо, – и Беатриса отступает.

Не надо было позволять полицейской ставить всех в известность. Унизить ее невозможно – она привыкла к унижениям, а жалость ей безразлична, но из-за полиции безопасная зона еще больше сузилась. Если он вздумает поджидать ее внизу, если заметит косые взгляды, он догадается, он насторожится. Всякий раз, когда эта мысль возникает в ее голове, Сандрина обливается холодным потом.

В полдень она обедает на рабочем месте, пренебрегая комнатой отдыха. Салат и рис отправляются в мусорную корзину – все равно есть не хочется. Конечно же, пищевые отходы положено выбрасывать на кухне, но никто не говорит ей ни слова. Отлично. Может, ей и впредь никто ничего не будет говорить, может, ей дадут работать в пустом и