– Софа, перестань ссориться. Я же тебе утром сказала: никто не виноват в случившемся. Так могло быть когда угодно и где угодно. Перестань винить в этом всех подряд!

– А тебе в голову пришло обвинять кого-то из нас?! – Лопахина как-то подобралась, и в ее голосе послышалась угроза.

– Дамы, я вас умоляю! – Никита встал между ними. – Давайте считать это боевым крещением! Давайте? И мы его выдержали. Мы победили. Все, день закончился, завтра будет другой.

Он, улыбаясь, посмотрел на них и добавил:

– И запас воды на завтра у нас есть. Ну, это на всякий случай. Если что.

Кнор молча накинула пальто, вышла на мороз и направилась к их домику. Лопахина и Вяземская дали указания остающимся дежурить ночью, попрощались с Никитой и последовали за подругой.

– Давай не сразу пойдем домой. Прогуляемся, сделаем кружок. Глядишь, за это время и Софа успокоится. – Вяземская с наслаждением вдохнула морозный воздух.

– Давай, ночь изумительная, – согласилась Лопахина. – Софа переживает. Она, хоть и говорит, что развод был неизбежен, все равно волнуется за Аню. Поэтому так и ведет себя. Не обращай ты на нее внимания.

– Не буду. Сама не пойму, что это я так взъелась на нее.

– Почему, все понятно. Леля, мы ушли из дома. Но не для легкой и красивой жизни в объятиях молодых любовников, не ради путешествий. И сейчас, когда каждая из нас что-то себе доказывает, любые обвинения воспринимаются очень болезненно. Поэтому ты так и рассердилась на Софу.

– Наверное. Я сама себе кажусь героем – это точно.

– Мы и есть герои. Героини. Кстати, ты обратила внимание?

– Аня и Никита?

– Скорее, Никита и Аня.

– Обратила. Ты думаешь, получится у них?

– Похоже, да. В конце концов, а мы на что? Поспособствуем.

– А как к этому отнесется Софа?

– Сначала плохо. Потом будет благодарить.

– Смотри, какой уютный у нас домик. И зима такая хорошая. И мы счастливые.

– Это почему?

– Все живы-здоровы. У нас есть дело, которое нам нравится…

– Ой, Леля! Главное, у нас есть будущее! Понимаешь, есть. И мы сами можем на него влиять! Леля, вот это главное…

– Да, да, – Вяземская стянула с головы шапку и стала стряхивать с нее снег, – а на следующей неделе я поеду в гости.

– Правильно, Юрий Петрович обещал гусей копченых, – рассмеялась Лопахина.

Подруги взошли на крыльцо, открыли дверь и тут же услышали резкий голос Софьи Леопольдовны:

– Вас долго ждать?! Чай уже остыл! А мне завтра, между прочим, рано вставать!

Каждая из них, находясь наедине с собой, непременно задавала себе вопрос: «Что заставило меня, женщину зрелых лет, с опытом, с семьей и обязанностями, так поступить? Что подтолкнуло меня к этому шагу? Не проще ли было попытаться договориться, уступить, смириться или бороться с тем, что уже имелось? С тем, что «нажито», приобретено, выстрадано? Не проще ли было цепляться за ту жизнь, которая оказалась уже налажена? И наедине с собой каждая них отвечала: «Нет». Каждая из них знала, что имеет право на то, что когда-то не успела сделать. Право на самостоятельные и независимые решения, которые порой невозможны, когда подстраиваешься под большую семью и ее обстоятельства. Каждая из них знала, что имеет право на надежду, уверенность в собственных силах и опыте. Не возникало ли у них чувство вины за то, что они бросили своих близких? Возникало, но гораздо неприятнее было иное. И Вяземская, и Лопахина, и даже независимая и резкая Кнор помнили то подспудное желание оправдать свои поступки, свои желания, движения души. Оправдать перед близкими, которые уже смотрели на них и чуть снисходительно, и чуть раздраженно.

Возраст – вот единственная и существенная причина, по которой эти женщины решились на такой шаг. Возраст, который не считается возрастом старческим, но в котором собственная востребованность уже так слаба и столько в ней снисхождения, а порой жалости.

Даже сейчас, когда такое распространенное и нелепое происшествие, как авария изношенных городских труб, могло повлиять на их работу, на их репутацию и уверенность в себе, они не жалели, что решились на подобные перемены.

Впрочем, у каждой из них были свои затаенные надежды. Лопахина, понимая, что семейная жизнь закончилась, иногда задавала себе вопрос: не ее ли вина в этом? И все ли она сделала, чтобы спасти брак? Зинаида Алексеевна мучилась бы еще очень долго, если бы однажды не нашла в себе мужества ответить: «А нужно ли спасать то, что вряд ли спасешь? И стоит ли цепляться за то, чего уже почти не существует?» Как только она сама себе так ответила, то тут же поняла, что только расстояние и время позволили ей быть с собой такой откровенной. Проживая с мужем под одной крышей, вряд ли бы она осмелилась на это.

Вяземская, женщина одинокая (дочь, внучки и зять – это совсем другая история), только здесь задумалась о прошлом. «Работа над ошибками» – так она про себя называла воспоминания о бурном романе с итальянским депутатом. «Дедушка Фрейд, ау! – усмехнулась она однажды. – Раз я называю это ошибкой, значит, об этом жалею. Значит, понимаю, что поступила неверно!» Ольга Евгеньевна действительно все чаще и чаще думала о том, как сложилась бы ее жизнь, выйди она тогда замуж, предпочтя собственные интересы интересам дочери. И все чаще Вяземская склонялась к тому, что ничего ужасного бы не случилось. И точно так же она любила бы внучек, а те – ее. «Почему я тогда так поступила? Неужели только из-за дочки? Мне ведь он нравился!» – пыталась разобраться в прошлом Вяземская и одновременно вспоминала немного нелепого и трогательного фермера Юрия Петровича.

– Брось! Это не твой фасон! – как-то обронила Софья Леопольдовна по его адресу.

– Почему? – спросила Вяземская, хотя уже знала ответ.

– Тебя затошнит от этих солений, варений, кур и уток. Тебе нужно другое.

Да, музыка, опера, книги, итальянские поэты в подлиннике – вряд ли Юрий Петрович сможет дотянуться до этой планки.

– Ерунда. Главное, чтобы он тебя любил. И ты его. А в нашем возрасте достаточно уже разума оставить другу другу чуточку пространства, – мудро заметила Лопахина по этому же поводу. И Ольга Евгеньевна скорее была согласна с ней. Чем-то нравился ей этот работящий мужчина, так наивно выбирающий себе «хозяйку».

Софья Леопольдовна Кнор вечерами, оставаясь в своей комнате, решительно открывала очередной детектив, а все мысли о совершенном поступке гнала прочь. У нее были другие заботы, которые требовали внимания. Например, жизнь дочери. Софья Леопольдовна понимала, что спешное замужество – замужество из-за страха остаться одной – рано или поздно закончится разводом. Именно поэтому она даже не удивилась, когда увидела Анну в гостинице. «Кто знает, как бы оно повернулось, если бы я не осталась здесь. Если бы не подала пример решительности. Может, Анна никогда бы не ушла от него. И мучилась бы, живя с хорошим, но нелюбимым человеком. Вот оно, неоспоримое доказательство благотворного влияния смелых поступков».