Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Самый главный сегодняшний гость — Никита Гаврилович. Он приехал утром, это я тоже не успел тебе давеча сказать.
Жена чуть улыбнулась.
— Возможно, он придет со своим дядей Степаном Дорофеевичем. Помнишь его?
— Смутно. С дядей или без него, я рада видеть Никиту Гавриловича. Для меня он как близкий родственник. Еще кто-нибудь будет?
— Ага. Иван Иванович, вот только не знаю, со Стюрой или один. Дальше — Иван Тимофеевич и Оля, конечно, вот, кажется, и все, если только я кого-нибудь не забыл.
Елена облегченно вздохнула и снова принялась чистить картошку.
— С такими гостями я справлюсь. Есть кое-что в запасе.
— Я всегда догадывался, что из тебя получится отличная хозяйка, — он поцеловал жену в шею.
— Если ты назвал гостей, помогай готовить ужин. Вон на гвозде фартук. Надевай, и садись чистить картошку.
— Сейчас, мамочка, дело знакомое. А что-то я не вижу Катеньки. Она где?
Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянула курчавая беловолосая малышка с большими, серыми, как у отца, глазами.
— А Катенька вот она, — серьезно сказала девочка.
— Здравствуй, Котеночек, — Александр Васильевич поманил дочь и, когда она, радостно улыбаясь, подбежала к нему, подхватил на руки и поднял к потолку. — Ты была послушной сегодня?
— Да, я была очень-очень послушной. А ты, папа, колючий как цветочек, который стоит на окне.
— Я побреюсь, дочка, вот только помогу маме, — он осторожно поцеловал девочку и опустил на пол. — Хочешь тоже помогать маме?
— Хочу, хочу!
— Тогда садись вот здесь, около меня и подавай из корзины картошку. А я буду чистить.
Несколько минут вся семья работала молча. Потом Александр Васильевич сказал:
— Вот беру картошку, Аленка, а мне кажется — самородок.
— И у меня они все время перед глазами, — охотно откликнулась жена. Видимо, пережитое на шахте еще не улеглось в ней. Сколько золота видела, но такие самородки — впервые. И рада, как давно не радовалась.
— Еще бы. О находке Пестрякова все газеты напишут. Жди корреспондентов, Аленка.
— Лучше бы без них. Будут везде соваться и мешать работать.
— Ну, знаешь ли. «Комсомолка» именинница и ты вместе с ней.
Гости не заставили себя долго ждать. Первыми пришли Иван Тимофеевич и Ольга. Буйный еще с порога, не успев снять полушубок, громко сказал:
— А где моя внучка? Где она прячется?
Откуда-то донесся тихий детский смех.
— Катюша! Ты где? Ну-ка, покажись нам.
Иван Тимофеевич отлично видел, как колыхнулась портьера, как на секунду из-за нее выглянула лукавая рожица, но продолжал игру. Большой, неуклюжий, он снял полушубок, шапку и пошел в комнату, обеими ладонями приглаживая волосы и говоря:
— Где моя внучка, куда вы ее спрятали? Уж не медведь ли ее утащил?
Опять послышался радостный, с трудом сдерживаемый смех, и, когда Иван Тимофеевич повернулся к портьере спиной, Катя бросилась к нему, обхватила ручонками ногу.
— Деда, я здесь! Здесь!
— Ах ты, шалунья-попрыгунья.
Буйный, как перышко, подхватил девочку, и она тотчас взобралась ему на шею.
— Будем продавать горшки?
— Будем! Будем!
— Горшки-и-и, кому нужны горшки, — хрипловато запел Иван Тимофеевич, медленно обходя комнату. — Кому нужны дырявые горшки.
Катенька заливалась счастливым смехом, и трудно было сказать, кому из них веселей. Дымова, выпроводив из кухни Александра Васильевича, стала помогать Елене.
Потом пришел Слепов.
— Почему без Стюры? — спросила его Елена.
— Так я же не в гости шел, — смутился Иван Иванович, — я по делу. А Стюра сегодня стирку развела.
— У вас всегда дела. Хоть когда-нибудь бы зашли просто так.
— Придем, Елена Васильевна, обязательно придем, — покашливая в кулак, пообещал Слепов. — А где же гость? Настоящий гость?
— Вы имеете в виду Никиту Гавриловича? Ждем. Вот-вот должен быть. Идите в комнату, к мужчинам, нечего тут стоять.
Иван Иванович расправил гимнастерку, посмотрел на себя в маленькое зеркало на стене и открыл дверь в комнату, откуда доносился смех Катеньки и рокочущий бас Буйного.
Плетнев пришел последним. Ваганов после бани разморился и остался дома. Увидев охотника, Елена бросила стряпню, на ходу вытирая руки фартуком.
— Никита Гаврилович! Здравствуйте, славный вы мой, — она протянула руку, затем решительно сказала: — Э, да чего там, лучше я вас поцелую, — и, обняв старого охотника, крепко поцеловала в щеку. — Как я рада снова вас видеть.
— А уж я-то, Елена Васильевна, я-то, — растроганно отвечал таежник. — Поверите ли, как соскучился по вас. Ведь все вы мне будто родные. Самые близкие люди.
— И мы вас родным считаем, Никита Гаврилович. Как хорошо, что вы наконец приехали. Насовсем, конечно?
— Вроде бы так… Ну рассказывайте, как живете. Слыхал, дочка у вас. Покажите ее.
Елена провела Плетнева в комнату.
— Катя, вот тебе еще один дедушка.
Девочка сразу притихла и спряталась за Буйного.
— Зачем прячешься, — строго сказала мать, — это нехорошо. Подойди и подай дедушке руку.
— Иди, Катенька, иди, — шепнул Иван Тимофеевич. — Никита, он хороший, ты не бойся.
— А я и не боюсь, — девочка подбежала к охотнику и протянула ладошку. — Меня Катей зовут. А тебя как?
— Меня-то? Никитой. Какая ты большая да славная. И на мать походишь, и на отца чем-то.
— И на дедушку еще похожу, — охотно сообщила Катенька. — Вон на него. На тетю Олю тоже похожу, и на тебя буду походить, если ты хороший. Я ужасно похожая.
Все рассмеялись, а девочка надулась.
Плетнев неумело погладил ребенка по голове.
— Смотри-ка, это я тебе принес, Катюша, — и вытащил из кармана сверкающий кристалл горного хрусталя. — Нравится?
— Он блестит! Он вкусный! — девочка восторженно захлопала в ладоши. — Можно, я его лизну?
— Не смей! — вмешалась мать. — Это камень, а не конфета.
Катя боязливо оглянулась на нее и приподнялась на цыпочки.
— Нагнись. Я тебе что-то на ушко скажу.
Никита Гаврилович послушно пригнулся.
— Ты принеси мне белочку, ладно? Только живую-живую.
— Живую? Ладно, принесу.
— Смотри, вон тот дедушка обещает, обещает, а не приносит. Я прошу, а он не приносит.
— Иван Тимофеич-то? Да он ловить их не умеет, а я умею.
— Садитесь за стол, — пригласила Ольга Михайловна, расставляя приборы. — Будем ужинать.
— Давненько не собирались мы все вместе, давненько, — весело говорил Майский, энергично ввинчивая штопор в пробку внушительной бутылки, и повернулся к Слепову. — Мы, Иван Иванович, все здесь старые таежные бродяги. Знаем друг друга много лет. Можно сказать, одна семья.
— Семья и есть, — прогудел Буйный, — а крепость нашей дружбы не раз проверена.
— Завидую вам, — с легкой горечью сказал Слепов. — А из моих старых друзей в живых никого не осталось, — он чувствовал себя немного неловко, говорил мало, все время поглядывал на Плетнева,