Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр Васильевич так задумался, что совсем не смотрел на дорогу, по которой ехал. Но хорошо натренированный Пегас словно знал, куда надо седоку, и без команды повернул на развилке дорог в нужную сторону. Правда, бежал он не так резво, как бывало, годы и на него наложили свой неумолимый отпечаток. И все-таки это был еще добрый конь.
Показалась шахта. Директор подъехал к домику, и выпрыгнул из двуколки, набросил вожжи на крюк, вбитый в столб у ворот. Пегас сам потянулся сюда, запомнив, где надо останавливаться. Двор шахты словно вымер, нигде ни души. Александр Васильевич зашел в конторку — там никого. Он собирался уходить, но в соседней комнате послышались голоса. Распахнул дверь и увидел жену и Данилку Пестрякова. Они стояли к нему спиной, склонясь к столу. Как по команде оба оглянулись.
— Наконец-то! — сказала Елена. — Иван Иванович звонит: директор едет к вам. Ждем. А тебя нет…
— Ладно, — нетерпеливо перебил Майский. — Что тут у вас?
Елена и Данилка загораживали стол. В лице жены не было тревоги, скорее оно выражало плохо скрытую радость.
— Взгляни сюда, Александр Васильевич, — Мельникова чуть отодвинулась, жестом приглашая подойти к столу. Там лежало три неправильной формы куска металла. Округлые, с глубокими извилинами, они излучали теплый желтоватый блеск. Таких крупных самородков Александру Васильевичу еще не приходилось видеть за все годы работы на приисках. У него сразу пересохло в горле. Он шагнул к столу, взял самый большой из трех самородков.
— Ого! — он нервно рассмеялся. — Вот это камешек. Фунтов десять?
— Одиннадцать с половиной, — уточнила Мельникова, и в голосе ее зазвучало торжество. — Это, разумеется, грубо, точных взвешиваний мы еще не сделали. А вот этот, треугольный, шесть фунтов с четвертью. Ну, а тот — девять. Итого почти двадцать семь фунтов золота или одиннадцать килограммов. Придется заряжать пушку, директор.
— Да где вы их взяли? Знаю, с неба такие камни не падают. Рассказывайте. Ты-то чего молчишь? — последнее относилось к Пестрякову. Майский закурил и сел, закинув ногу на ногу.
— Данила Григорьевич, расскажи товарищу директору, где взял камешки, мне он может и не поверить, — глаза Елены смеялись.
— Ну-с, Данила Григорьевич, слушаю тебя.
— Да тут, этого-того, и рассказывать нечего, товарищ директор, — Данилка смутился, покраснел, зачем-то стал поправлять волосы. — Нашли вот мы, бригада моя нашла.
— А ты не волнуйся, Данила Григорьевич, бригадиру волноваться не полагается. Сядь рядом со мной, закури и рассказывай. Подробнее только. Мне потом отчет писать.
Данилка сел прямо, как всегда сидел в клубе на своем бархатном кресле. Он не курил, но отказаться не посмел. Вытянул из портсигара папиросу, едва не рассыпав остальные, и с первой же затяжки закашлялся.
— Ну, этого-того, спустились мы утром в забой, как всегда, стали готовиться к работе. Я взял кайло, подошел к стене, дай, думаю, попробую как тут. И увидел его, — Данилка показал на самый большой самородок. — Торчит в стене он, будто заноза. Вот незадача, подумал, камни пошли, проваландаемся с ними. Зацепил кайлом да эдак легонько потянул. А он и вывалился, да мне на ногу. Я, этого-того, ругнулся, понятно… Ногу-то больно. Потом думаю: вроде небольшой камень, а стукнул шибко. А тут мне словно шепнул кто: самородок же это. Я их раньше, можно сказать, толком и не видывал, — Данилка почмокал губами, раскуривая угасающую папиросу. — Поднял камень. Света мало, однако разглядел: верно, самородок. «Ребята, — ору дурным голосом, — я самородок нашел!» Подбежали они ко мне, дивятся. Многие, как и я, не видывали настоящих-то самородков. А я тем временем в той же стенке еще два выковырнул. Тут и все бросились к этому месту. Однако больше пока не нашли. Ну, я, этого-того, сразу к Елене Васильевне с докладом.
Пестряков замолчал.
— Удивительно! Чудеса, да и только, — Майский подошел к столу и опять стал разглядывать самородки. — Поздравляю тебя, Данила Григорьевич. По-старому это называется фартом.
— Фарт и есть, — подтвердил счастливый Данилка.
— Ты была в забое? — Александр Васильевич посмотрел на жену.
— Еще спрашиваешь! Переполоху у нас было. Вся шахта почти сбежалась. Что, директор, зарядишь сегодня пушечку?
— Обязательно. Трахнем в честь бригады Данилы Григорьевича Пестрякова. И премия полагается за находку.
Данилка бросил погасшую папиросу и придавил сапогом. Он опять начал нервничать. Майский заметил это.
— Ты чего, Данила Григорьевич?
— Вы насчет премии сказали. Верно?
— Да, премия полагается.
— Так уж вы, этого-того, Александр Васильич, на всю бригаду чтобы.
— Вот что тебя беспокоит. Хорошо, хорошо. А теперь я тоже хочу взглянуть на то место, где лежат такие подарки.
— Пойдем, — пригласила Елена, — посмотри, где хранит свои сюрпризы наша «Комсомолка». Забой интересный.
Переходя шахтный двор, Майский с удовольствием думал, что хорошо начавшийся день имеет и хорошее завершение. Не часто такое бывает.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Домой Александр Васильевич попал поздно, хотя и торопился закончить все дела. Елена уже успела прибрать в квартире, привести от соседей ребенка и сейчас хлопотала на кухне, готовя ужин. Майский старательно вытер ноги о плетеный коврик у двери, снял плащ и с удовольствием почувствовал тепло и знакомые запахи своего дома.
— Послушай, Аленка, — заговорил он, направляясь к умывальнику, — у нас сегодня будут гости.
— Правильно, только гостей мне сейчас и не хватает. Перестань шутить.
— А я не шучу. Просто забыл сказать давеча, на шахте. Ты приготовься, вернее, приготовь что-нибудь. Я много народу пригласил.
Елена повернулась к мужу, держа в одной руке нож, а в другой наполовину очищенную картофелину. По его лицу она поняла, что он говорит серьезно, и вздохнула.
— Ты эгоист, Саша, и не жалеешь меня, а может, и не любишь больше… Ну ладно, гости так гости. Мне нравится, когда