что соловьи забывали о розе, чтобы песнями своими воспеть ее совершенство». Султан направил ко двору короля Гвидо гонца с требованием немедленного освобождения своей сестры. Рейнальд Шатильонский, надеявшийся получить за высокорожденную девицу более чем приличный выкуп, наотрез отказался выполнить приказ короля, мотивируя свою неуступчивость тем, что он, не в пример Раймонду Триполитанскому, не заключал с сарацинами никаких соглашений.

Примерно в то же самое время (30 апреля 1187 года) сын Саладина, Малик аль-Афдал, запросил разрешение на проход своего отряда через владения Раймонда Триполитанского. Раймонд дал такое разрешение при условии, что мусульмане пересекут его земли между рассветом и закатом, не заходя в города и поселки. Чтобы появление мусульман в христианских землях не вызвало паники, он сообщил об этой договоренности Жерару де Ридефору. Но не в меру наглый рыцарь даже и не подумал ее соблюдать; в погоне за личной славой он выступил на сарацинов с отрядом из девяноста тамплиеров и десяти госпитальеров. Уверенные в своей безопасности, мусульмане разбили лагерь вокруг Крессонского источника[23]. Один из тамплиеров, Жак де Майли, попытался удержать своего гроссмейстера от опрометчивого поступка, но тот только рявкнул:

— Ты что, боишься расстаться со своей прелестной белокурой головкой? Ну так беги, если хочешь.

— Я умру, как подобает отважному рыцарю, а вот ты, гроссмейстер, ты убежишь,— парировал оскорбленный де Майли.

Его пророчество быстро сбылось. Безрассудный Ридефор, относившийся к боевому духу сарацинов с ни на чем не основанным презрением, бросил свою горстку рыцарей на семитысячное мусульманское войско. Случилось то, что и должно было случиться,— сарацины окружили малочисленных противников, захватили тех, кто не погиб в первоначальной схватке, в плен и поотрубали им головы. Ридефор же, сопровождаемый еще тремя рыцарями, покинул поле боя и бежал. Тюрки надели отрубленные головы на копья, продефилировали с ними под стенами Тиверии, а затем мирно удалились в свои земли (до заката, как и было обещано).

Даже не пытаясь разобраться в причинах этой бойни, король Гвидо созвал под свой стяг всех христианских рыцарей и приказал патриарху Иерусалима Ираклию взять Истинный Крест и присоединиться к Христианскому воинству, чтобы вдохновлять его на битву. Патриарх послушно вынес Крест из церкви Гроба Господня; вряд ли он думал, что этой святыне не суждено вернуться в Иерусалим никогда.

После неслыханного оскорбления, нанесенного его сестре, Саладин торжественно поклялся на Коране, что собственной своей рукой обезглавит негодяя Рейнальда. Он собрал «неисчислимое войско, подобное океану»[24], к которому присоединились отряды из Египта, Мосула и Маридина. Вскоре после схватки при Крессоне Саладин соединился неподалеку от Астары[25] с войском своего сына. 27 мая они выступили в поход и разбили лагерь у Дабейры. 2 июля Саладин напал на Тиверию. От факела одного из воинов ислама случайно загорелся сарай; вскоре пылал весь город, уцелела только цитадель.

* * *

На следующий день, в пятницу 3 июля 1187 г., армия франков вступила в безжизненную пустыню, отделяющую Крессон от Тиверии. 15000 рыцарей и пеших солдат начали свой поход к далекому Тивериадскому озеру[26]. Авангардом командовал Раймонд Триполитанский, арьергардом — Балиан Ибелинский. В центре двигались Руфин, епископ Акры, и Бернар, епископ Лидды, носители Истинного Креста, под охраной самого короля Гвидо Лузиньяна. Издалека армия крестоносцев представляла собой внушительное зрелище — стройные шеренги рыцарей в белых мантиях поверх доспехов, компактные группы лучников в мышастых килтах и кожаных безрукавках. Так как путь предстоял не слишком длинный[27], король надеялся пересечь безводную пустыню, меньше чем за день. Чтобы не замедлять движение своей армии, он отказался от мысли взять в поход неуклюжие, запряженные быками водовозные телеги[28]. Катастрофическая ошибка в расчетах. Дистанция, которую верховой рыцарь преодолеет за несколько часов, растянется для пехотинца на несколько дневных переходов. А в составе армии верховые воины не могут двигаться быстрее, чем пехотинцы и лучники.

Руководимый Раймондом Триполитанским, авангард был построен вполне разумно: граф поставил впереди фалангу отборных рыцарей. С флангов продвигающуюся армию защищали группы лучников; далеко выдвинутые отряды прикрытия должны были вовремя предупредить короля о приближении противника, об опасности, угрожающей Истинному Кресту. А вот в центре особого порядка не было, верховые рыцари двигались вперемежку с пехотинцами и слугами, тащившими на себе свернутые шатры. Вскоре армия начала опасно растягиваться, пешие солдаты, утомленные каменистой горной тропой, не поспевали за верховыми. Король устроил короткий привал, чтобы позволить отставшим догнать основную колонну, однако это привело к еще большей неразберихе, отдельные отряды натыкались друг на друга, смешивались, ломали строй.

Узнав о выступлении христианской армии, Саладин пришел в полный восторг:

— Именно этого я и хотел. Уничтожив воинство неверных, мы получим Тиверию, а вместе с ней и контроль за береговой линией.

Он приказал своей армии занять позиции в районе Лувии и выслал навстречу медленно продвигавшейся колонне крестоносцев отряды легкой кавалерии. Подвижные сарацинские всадники изматывали христиан набегами, осыпали их дождем стрел, воздерживаясь, однако, от прямого столкновения и держась на почтительном расстоянии,— они знали, что лучники крестоносцев стреляют довольно метко. Король Гвидо не проявлял особого беспокойства, выпущенные издалека стрелы не могли причинить особого вреда закованным в тяжелые доспехи рыцарям, так что от христиан требовалось одно: не создавать для воинов Саладина удобных условий, не позволять им приблизиться[29]. Однако, хотя вооруженные луками пехотинцы успешно сдерживали наскоки противника, они никоим образом не могли защитить обремененных латами и кольчугами рыцарей — да и самих себя — от другой угрозы: безжалостных лучей солнца. Жар, отражавшийся от белого известняка горных склонов, превращал ущелье в подобие раскаленного котла. Вскоре вода во флягах кончилась, не прошедшая и половины пути армия начала страдать от жажды. Король Гвидо Лузиньян опрометчиво упустил возможность напоить свое войско у Туранских ключей, для чего требовалось сделать совсем небольшой крюк. Теперь ближайшим источником воды было Тивериадское озеро, к полудню это малоприятное обстоятельство стало понятно всем христианам. Вскоре колонна утратила всякое сходство с дисциплинированной армией, превратилась в беспорядочную толпу, тупо и безразлично тащившуюся вперед. Король Гвидо давно уже раскаивался в своих ошибках, однако отступление с полдороги покрыло бы его позором, об этом не могло быть и речи. Когда длинная колонна выползла на раскаленное, как сковородка, плато, из укрытий выскочили сарацины с пылающими факелами; они подожгли высокие кучи нарубленного заранее хвороста, выложенные полукругом поперек и по сторонам тропы, и тут же скрылись. Жар огня и густой, удушливый дым усугубили страдания изнывавших от жажды христиан. Свежий ветер раздувал и разносил пламя,